Реферат: литература периода ВОВ — Великой Отечественной войны. Проза периода великой отечественной войны

С первых дней войны жанры публицистики, призванные описывать жизнь людей на фронте и в тылу, мир их духовных переживаний и чувств, их отношение к различным фактам войны, заняли прочное место на страницах периодической печати, передачах радио.

Публицистика стала основной формой творчества крупнейших мастеров художественного слова. Индивидуальное восприятие окружающей действительности, непосредственные впечатления сочетались в их творчестве с реальной жизнью, с глубиной переживаемых человеком событий.

Алексей Толстой, Николай Тихонов, Илья Эренбург, Михаил Шолохов, Константин Симонов, Борис Горбатов, Леонид Соболев, Всеволод Вишневский, Леонид Леонов, Мариэтта Шагинян, Алексей Сурков, Владимир Величко и другие писатели-публицисты создали произведения, несущие огромный заряд патриотизма, веры в нашу победу. Их творчество способствовало воспитанию масс в духе любви и преданности своей Отчизне.

Голос советской публицистики эпохи Великой Отечественной войны достигал особой силы, когда главной темой ее произведений становилась тема Родины. В тяжелых условиях войны, когда решалась судьба страны, не могли оставить равнодушной читательскую аудиторию произведения, звавшие к ее защите, к преодолению всех препятствий и лишений в борьбе с врагом. Так воспринимались миллионами читателей статьи «Родина» А. Толстого, «Сила России» Н. Тихонова, «Размышления у Киева» Л. Леонова, «Украина в огне» А. Довженко, «Душа России» И. Эренбурга, «Уроки истории» Вс. Вишневского и многие другие, в которых с огромной эмоциональной силой раскрывались истинный характер патриотизма, героические традиции прошлого нашей страны.

Тема Родины, патриотического долга перед ней заняла главное место в публицистическом творчестве А. Толстого1 с первых дней войны. 27 июня 1941 г. в «Правде» появилась его первая военная статья «Что мы защищаем». В ней автор противопоставил захватническим устремлениям фашистской Германии твердую уверенность советского народа в правоте своего дела, ибо он защищал свою Отчизну от врага. В грозный для страны час слова публициста звучали как призывный набат. 18 октября 1941 г. «Правда» опубликовала его статью «Москве угрожает враг». Начав ее словами «Ни шагу дальше!», писатель-публицист обратился к самым сокровенным патриотическим чувствам каждого советского человека. Исключительного публицистического накала тема Отчизны достигла в статье А. Толстого «Родина», впервые опубликованной 7 ноября 1941 г. в газете «Красная звезда» и перепечатанной затем многими изданиями. Пророческие слова писателя, содержащиеся в этой статье: «Мы сдюжим!», – стали клятвой советских воинов в трудные дни обороны Москвы.

В творчестве А. Толстого – и художественном и публицистическом – тесно переплетаются две темы – Родины и внутреннего богатства национального характера русского человека. С наибольшей полнотой это единство воплотилось в «Рассказах Ивана Сударева», первый цикл которых появился в «Красной звезде» в апреле 1942 г., а последний – «Русский характер» – на страницах этой же газеты 7 мая 1944 г.

За годы войны А. Толстой написал около 100 статей, текстов для выступлений на митингах и собраниях. Многие из них звучали по радио, публиковались в газетах.

23 июня 1941 г. – на второй день Великой Отечественной войны – началась публицистическая деятельность Ильи Эренбурга военного периода2. Его статья «В первый день», появившаяся в печати, пронизана высоким гражданским пафосом, стремлением вселить в сознание людей непреклонную волю уничтожить фашистских захватчиков. Через два дня И. Эренбург по приглашению редакции «Красной звезды» пришел в газету и в тот же день написал статью «Гитлеровская орда», которая была напечатана 26 июня. Его статьи и памфлеты публиковались также во многих центральных и фронтовых газетах.

Свою главную задачу публицист видел в воспитании у народа ненависти к тем, кто посягнул на его жизнь, кто желает его поработить, уничтожить. Статьи И. Эренбурга «О ненависти», «Оправдание ненависти», «Киев», «Одесса», «Харьков» и другие вытравляли из сознания советских людей благодушие, обостряли чувство ненависти к врагу. Достигалось это за счет исключительной конкретности. Публицистика Эренбурга содержала неопровержимые факты о зверствах захватчиков, свидетельские показания, ссылки на секретные документы, приказы немецкого командования, личные записи убитых и пленных немцев.

Особого накала публицистика И. Эренбурга достигла в кризисные дни битвы за Москву. 12 октября 1941 г. «Красная звезда» опубликовала его статью «Выстоять!». Этот страстный клич стал ведущей темой статей «Дни испытаний», «Мы выстоим», «Испытание».

За годы Великой Отечественной войны Эренбург написал около 1,5 тыс. памфлетов, статей, корреспонденции, вышли в свет 4 тома его памфлетов и статей под названием «Война».

Первый том, изданный в 1942 г., открывался циклом памфлетов «Бешеные волки», в котором с исключительной разоблачительной силой созданы образы фашистских главарей – Гитлера, Геринга, Геббельса, Гимлера.

Значительное место в творчестве Эренбурга периода войны заняли статьи и корреспонденции для зарубежного читателя. Они передавались через Совинформбюро в телеграфные агентства и газеты Америки, Англии и других государств. Свыше 300 публикаций составил данный цикл. Все они затем вошли в книгу «Летопись мужества».

Константин Симонов... Неутомимый корреспондент «Красной звезды», прошедший дорогами войны тысячи километров и видевший все, что она с собой принесла3. Впечатления, осевшие в сознании, требовали выхода, публицистической и художественной реализации. Корреспонденции и статьи Симонова, его очерки и стихи, рассказы и повести печатались в «Красной звезде», во многих других газетах, распространялись по каналам Совинформбюро, передавались по радио.

Людям нравились суровые, мужественно-сдержанные корреспонденции и очерки К. Симонова. «Части прикрытия», «В праздничную ночь», «Юбилей», «Истребитель истребителей», «Песни» и другие потрясали правдой жизни, умением заглянуть в духовный мир человека, жизнь которого могла оборваться через мгновение.

К. Симонов был свидетелем многих решающих битв и писал о том, что лично видел. Конкретный адрес присутствует уже в заголовках материалов: «В Керченских каменоломнях», «Осада Тернополя», «У берегов Румынии», «На старой Смоленской дороге» и др.

Результатом командировки в Феодосию, только что освобожденную советским десантом и яростно бомбардируемую вражеской авиацией, явился первый в творческой биографии Симонова рассказ «Третий адъютант».

Сюжет его подсказала встреча с одним из десантников – в прошлом донецким шахтером, твердо убежденным, что «храбрых убивают реже, чем трусов». Рассказ был опубликован в «Красной звезде» 15 января 1942 г.

Трудно сказать, осознанно или случайно, но днем раньше в «Правде» появилось стихотворение К. Симонова «Жди меня», жизнеутверждающая идея которого получила столь яркое продолжение в рассказе «Третий адъютант». Вера в жизнь, в завтрашний день, в верность любви, позволявшая выдержать тяготы войны и разлуки, принесла стихотворению всеобщее признание. Сотни газет его перепечатали.

Среди публицистов, находившихся в действующей армии, был и военный корреспондент «Красной звезды» Василий Гроссман. В очерках «Сталинградская битва», «Волга-Сталинград», «Власов» и др., в многочисленных корреспонденциях он вводил читателя в атмосферу сражающегося Сталинграда4.

В цикл событийных очерков о Сталинграде вошли «Огонь Сталинграда» Е. Кригер, «Дом Павлова» П. Шебунина, «Город-герой» Б. Полевого, «Сталинградское кольцо» Вас. Коротеева и др.

Главное в публицистике периода Великой Отечественной войны заключалось в том, что она выражала силу духа и чаяния сражающегося народа5. В публицистике военной поры особое место заняли очерки М. Шолохова «Наука ненависти»6, «Гнусность», его статьи «По пути к фронту», «Люди Красной Армии». Лейтмотивом их служила убежденность автора в том, что высоконравственная сила народа, его любовь к Отчизне окажут решающее воздействие на исход войны, приведут к победе. Эта идея пронизывала и очерки Л. Соболева «Морская душа», А. Фадеева «Бессмертие»7, А. Платонова «Сын народа» и др.

Высокое мастерство писателей, пришедших в военную публицистику, их самобытный творческий «почерк» придавали ей чрезвычайно многообразный по форме и резко индивидуальный по стилю характер.

Борис Горбатов, например, обратился к эпистолярной форме разговора с читателем. Его «Письма товарищу»8 несут в себе огромный заряд патриотизма. Они не только личностны, но и очень лиричны. Большинство из них было написано, когда приходилось отступать, и линия фронта подошла к Москве. Первые четыре письма под общим заглавием «Родина» были опубликованы в сентябре 1941 г. в «Правде». Перу Б. Горбатова принадлежат также очерки «Алексей Куликов, боец», «После смерти», «Власть», «Из фронтового блокнота», вошедшие в сборник «Рассказы о солдатской душе», вышедший в 1943 г.

В конце войны создается большое количество путевых очерков. Их авторы Л. Славин, А. Малышко, Б. Полевой, П. Павленко и других рассказывали о победных боях советских войск, освобождавших народы Европы от фашизма, писали о взятии Будапешта, Вены, о штурме Берлина...

С публицистическими и проблемными статьями в печати и на радио выступали партийные и государственные деятели страны: М. Калинин, А. Жданов, А. Щербаков, В. Карпинский, Д. Мануильский, Е. Ярославский.

На страницах советской печати правдиво запечатлен в публицистике Б. Агапова, Т. Тэсс, М. Шагинян и других беспримерный трудовой подвиг миллионов людей тыла. Проблемам обеспечения фронта и населения страны продовольствием посвящали свои очерки Е. Кононенко, И. Рябов, А. Колосов и др.

Большой силой эмоционального воздействия обладала радиопублицистика. В памяти радиослушателей периода Великой Отечественной войны остались выступления у микрофона А. Гайдара, Р. Кармена, Л. Кассиля, П. Мануйлова и А. Фрама, К. Паустовского, Е. Петрова, Л. Соболева.

В годы Великой Отечественной войны заметное развитие получила фотопублицистика. Объектив фотоаппарата запечатлел неповторимые события истории и героические поступки тех, кто сражался за Родину. Имена фотопублицистов «Правды», «Известий», «Красной звезды», «Комсомольской правды» А. Устинова, М. Калашникова, Б. Кудоярова, Д. Бальтерманца, М. Бернштейна, В. Темина, П. Трошкина, Г. Хомзера, А. Капустянского, С. Лоскутова, Я. Халипа, И. Шагина и многих других встали в один ряд с именами публицистов пера и кинодокументалистов.

Усилиями опытных мастеров фотоодела, литературы и графики с августа 1941 г. стал выпускаться литературно-художественный журнал «Фронтовая иллюстрация». Почти одновременно стало выходить еще одно иллюстрированное издание – «Фотогазета», с периодичностью шесть раз в месяц. «Фотогазета» выходила до Дня Победы.

Неизменно мощной силой в арсенале публицистики военной поры оставались сатирические жанры, юмористические издания. Сатирические материалы часто появлялись в центральной печати. Так, в «Правде» над ними трудился творческий коллектив, в который входили художники Кукрыниксы (М. Куприянов, П. Крылов, Н. Соколов) и поэт С. Маршак. На некоторых фронтах были созданы сатирические журналы «Фронтовой юмор», «Сквозняк» и др.

В конце 30-х гг. в Советской стране полностью возобладал тоталитаризм. Его формированию, утверждению сталинизма как единственно верной доктрины коммунистического созидания во многом способствовала журналистика. Всей своей деятельностью она содействовала проведению авторитарной идеологии, идеологической подготовке населения к предстоящей войне. В предвоенные годы воздействие прессы на массы усилилось.

В эти годы продолжался процесс дифференциации печати, расширения ее многонациональной структуры. Усилия советской журналистики были направлены на укрепление оборонной мощи страны.

Начавшаяся Великая Отечественная война потребовала перестройки печати на военный лад. На второй день войны стал функционировать авторитетный правительственный информационный орган – Совинформбюро, в короткие сроки была создана система фронтовой печати, которая по своему характеру была многонациональной.

Проблематика советской журналистики периода Великой Отечественной войны чрезвычайно многообразна. Но центральными оставались несколько тематических направлений: освещение военного положения страны и боевых действий Советской Армии; всесторонний показ героизма и мужества советских людей на фронте и в тылу у врага; тема единства фронта и тыла; характеристика военных действий Советской Армии на территориях европейских стран, освобождаемых от фашистской оккупации, и Германии.

Литература в годы Великой Отечественной войны

Проза военных лет Поэзия военных лет Солдатская смекалка Предания и анекдоты

От Москвы до Бреста
Нет такого места,
Где бы ни скитались мы в пыли,
С "лейкой" и с блокнотом,
А то и с пулеметом
Сквозь огонь и стужу мы прошли.

К. Симонов

В тяжелейшие годы суровых испытаний Великой Отечественной войны деятели советской культуры – писатели и поэты, художники и композиторы, работники кино и радио – весь свой талант отдавали победе над врагом. Более тысячи членов Союза писателей создавали свои произведения непосредственно на фронте и в партизанских отрядах. Почти половина из них пала в боях за свободу родины, была ранена.

Программа борьбы советского народа и государства была намечена в речи Сталина по радио 3 июля 1941 г. Сталин призвал народы Советского Союза подняться на отечественную освободительную войну против фашистских поработителей, перестроить всю работу на военный лад, всемерно помогать Красной Армии, а в случае вынужденного отступления вывозить или уничтожать все ценное имущество, горючее, продовольствие; создавать в занятых врагом районах партизанские отряды. Главным лозунгом советских людей стали слова Сталина: "Все для фронта, все для победы".

Советская печать и радио развернули широкую патриотическую пропаганду, обратились к историческим традициям России и русской армии; создавали, порой не слишком заботясь о правдивости деталей, образы новых героев: Николая Гастелло, который обрушил свой подбитый самолет на колонну вражеских танков; юных партизан Зои Космодемьянской и Саши Чекалина, повешенных оккупантами; бойцов дивизии генерала И.В. Панфилова, ценой собственной жизни не пропустивших немецкие танки к Москве; Александра Матросова, закрывшего своим телом амбразуру вражеского блиндажа. В средствах массовой информации постоянно выступали самые известные советские писатели и поэты: К.М. Симонов, А.Н. Толстой, М.И. Шолохов, А.Т Твардовский, А.А. Фадеев, Б.Л. Горбатов и многие другие. На всю страну прогремела и стала символом времени песня "Священная война" (слова В.И.Лебедева-Кумача, музыка А.В.Александрова). Огромную популярность приобрели стихотворения А.А.Суркова "Землянка" и "Жди меня" К.М. Симонова; поэма "Василий Теркин" А.Т. Твардовского.

Основная задача советской литературы в период войны заключалась в том, чтобы отобразить жизнь воюющего народа, передать величие его подвига, вызвать глубокие патриотические чувства, внушить еще большую ненависть к врагу. Все это определило преобладание в советской литературе тяжелых лет войны таких специфических жанров, оперативно отражавших суровые будни фронта и тыла, как газетные очерки, статьи, публицистические выступления в газетах и на радио. Советская литература военного времени была многопроблемной и многожанровой. Стихотворения, очерки, рассказы, пьесы, поэмы, романы также создавались нашими писателями в годы войны.

Публицистика А. Толстого, М. Шолохова, Н. Тихонова, В. Вишневского, К. Симонова , И. Эренбурга стала еще одним видом оружия, разящим врага. Вместе с тем создавались повести, романы, поэтические произведения, главными героями и темой которых был народ, его стойкость и героизм в борьбе с врагом. "Народ бессмертен" В. Гроссмана, "У стен Ленинграда" В. Вишневского, "Пулковский меридиан" В. Инбер, "Волоколамское шоссе" А. Бека, "Дни и ночи" К. Симонова, "Урал в обороне" М. Шагинян, "В окопах Сталинграда" В. Некрасова – эти и другие литературные произведения, созданные в годы войны, охватывали фронт, тыл, партизанское движение. Как своих однополчан воспринимали фронтовики героев поэмы А.Твардовского "Василий Теркин", романа М. Шолохова "Они сражались за Родину".

Важное место в литературе военных лет занимали произведения о героическом революционном и боевом прошлом русского народа. Традиции борьбы народов России против иноземных захватчиков умножали боевой дух сражающейся Красной Армии, трудящихся советского тыла.

С первых дней войны советские писатели и поэты вместе со всем народом встали на борьбу с фашистами. Их оружием были и винтовка, и пулемет, и слово: стихи, рассказы, песни, строки военной корреспонденции. В первый день войны А. Сурков обратился к стране со стихотворением "Присягаем победой". К. Симонов в грозные предвоенные годы писал, что перья штампуют из той же стали, которая завтра пойдет на штыки. А когда ранним июньским утром в родной дом вломилась коричневая чума, писатели одели военные гимнастерки и стали армейскими корреспондентами. На страницах "Правды", рядом с военными сводками и фронтовыми корреспонденциями стали появляться такие стихотворения, как "Мужество" А. Ахматовой и многие другие.

"Как ни приходилось мокнуть, дрогнуть и чертыхаться на дорогах нашему брату – военному корреспонденту, все его жалобы на то, что ему чаще приходится тащить машину на себе, чем ехать на ней, в конце концов, просто смешны перед лицом того, что делает сейчас самый обыкновенный рядовой пехотинец, один из миллионов, идущих по этим дорогам, иногда совершая переходы по сорок километров в сутки... ", – писал К. Симонов.

Литература о войне началась 22 июня 1941 г. с обращений известных писателей к народу, с публицистических статей, со стихов. То, что рождалось в стихии войны, было разнообразно в жанровом отношении – это были баллады, лирические стихи, песни, яркие эмоциональные очерки. М. Шолохов "Наука ненависти", "Они сражались за Родину". К. Симонов, стихи: "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины", "Синий платочек", "Жди меня и я вернусь". Стихи А. Суркова, М. Исаковского, поэма А. Твардовского "Василий Теркин", стихи О. Бергольц, очерки И. Эренбурга, повесть Э. Казакевича "Звезда" – далеко не полный перечень имен и произведений, написанных во время войны.

Начало войны , отступление советских войск с большими потерями, зверства фашистов, отчаяние русских людей... и надежда на победу, зародившаяся в самых глубинах народного сознания которая переросла уже в середине войны в уверенность в победу. Как объяснить резкий перелом в войне? Вопрос далеко не праздный, и, задавая его, писатели в своих произведениях исследовали жизнь и подвиг советских людей, обеспечивших победу в войне с фашистами. Лучшее в литературе военных лет было создано, как утверждают специалисты по военной прозе, в первые 1,5-2 года, когда все понимали, что родине грозит большая беда, а поражения на фронте воспринимались как трагедия целой страны и как личная трагедия.

В первые месяцы войны наши войска отступали под напором гитлеровских полчищ, а женщины, старики, дети оставались беззащитными перед лицом жестокого врага. "Я своими глазами видел все, что натворили гитлеровцы только за одну неделю. Горы слегка присыпанных снежком трупов женщин и детей, противотанковые рвы, заполненные ростовчанами, разграбленные дома, городские кварталы, сожженные от начала до конца", – напишет В. Закруткин в книге "О себе". В основе его повести "Матерь человеческая" – реальный факт. "Ранней весной 1943 г., – пишет автор, – мы покинули забитую войсками дорогу и поехали по степи, все больше удаляясь от магистральной линии. В полдень мы въехали в черные развалины какого-то сожженного гитлеровцами хутора. На хуторе не было ничего живого…Мы уже приблизились к выезду из руин, как вдруг из какой-то темной норы выскочил голый мальчишка лет четырех, а следом за ним выползла еле прикрытая лохмотьями женщина…Мы подняли плачущую женщину, и она, придя в себя, рассказала нам все, что ей пришлось пережить среди развалин родного хутора. Ей посчастливилось спрятаться в кукурузе. Вернулась она, когда сожженный хутор был пуст…"

Через всю поэзию военных лет проходит тема опаленной юности, тема юношей 41 – го года, прямо со школьной скамьи ушедших на фронт. О них, о юношах и девушках в солдатских шинелях, с проникновенной человечностью рассказывают стихи Булата Окуджавы ("До свидания, мальчики"). Поэзия военного поколения раскрывает такой накал высоких человеческих чувств, такой патриотический подъем, что становится понятным, почему люди стояли насмерть под Москвой , как потом под Сталинградом , на Курской дуге , на каждом клочке русской земли. И может быть, самое пронзительное в этом смысле произведение – это знаменитое стихотворение А. Твардовского "Я убит подо Ржевом ", слово погибшего, обращенное к живым.

В годы военных испытаний 1215 писателей – почти половина тогдашней творческой организации – ушли воевать с врагом. Более 400 из них отдали свою жизнь за освобождение нашей Родины от фашистского рабства. С полей Великой Отечественной войны не вернулись многие поэты, самоотверженно делившие со своим народом все тяготы военного времени. Эти люди были очень разными по таланту, по возрасту, по своим предфронтовым судьбам. Некоторые из них уже успели войти в литературу и издать книги, другие только начали печататься, но их роднит одно – любовь к Родине. Смертью храбрых пали поэты – сибиряки Евгений Березнецкий, Борис Богатков, Константин Брянский, Георгий Доронин, Георгий Суворов, Владимир Чугунов. Они ушли на фронт молодыми, не успев издать ни одной своей книжки. Муса Джалиль перед войной был уже известным поэтом, руководителем Союза писателей Татарии – казненный фашистами в тюрьме Маобит. Муса Джалиль, испытавший все ужасы фашистского концлагеря, не покорившийся страху сорока смертей, был привезен в Берлин. Здесь его обвинили в участии в подпольной организации и заключили в тюрьму. Он был казнён, но остались 115 стихотворений, написанных в заточении.

И в прозе, и в поэзии первых военных лет была наибольшая правда, очищенная от всякой идеологической шелухи. Но во второй половине войны, когда появилась надежда на победу, с литературой произошел странный парадокс: правда ушла, а осталась идеологическая пропаганда о силе советского оружия, о коммунистической партии, которой принадлежит ведущая роль в победе над фашистами, о роли вождя, товарища Сталина. Было забыто, что перед началом войны Сталин подписал пакт о ненападении с фашистом Гитлером. Как это было возможно – союз фашиста с коммунистом?

Война – это всегда тяжелое испытание не только для страны, но и для каждого отдельного человека. Не дай Бог, случиться такому. Но война несет с собой и мощное пробуждение сознания. Человек на войне был не советским, а русским, а это большая разница. Но тоталитарный режим был настороже. Изменилось сознание людей, прошедших через муки ада, как на фронте, так и в тылу, но не изменился социалистический строй с культом личности Сталина и с концентрационными советскими лагерями. На страну опустился железный занавес. Режим почувствовал пробуждение народного самосознания и пресек его.

В целом литература периода войны отличалась своей агитационной направленностью, некоторой плакатностью. В ней в большей мере отразился тот официальный "социальный заказ" литературе, который имел место и в предшествующее войне десятилетие. Условия культа личности наложили известный отпечаток на многие произведения тех лет. В них необоснованно преувеличивалась роль Сталина в победах, одержанных народом.

Однако умение вовремя сказать нужное слово, сказать так, чтобы подействовать на умы, волю и сердца читателей, сделало литературу огромной духовной силой в жизни народа, помогло выстоять в войне.

"Фашизм и человек, – пишет Гроссман, – не могут сосуществовать. Когда побеждает фашизм, перестает существовать человек, остаются лишь внутренне преобразованные, человекообразные существа". Гроссман не только показывает злодеяния фашизма, он изобличает философию, на которой покоятся преступления против человечности, идеологию, которая все это оправдывает, психологию, которая снимает моральные преграды. Как бы далеко потом Гроссман и Симонов ни ушли в осмыслении событий войны, их поздние книги не противоречат тому, что они писали в войну, они не опровержение, а продолжение, развитие, углубление. Конечно, существуют связи между сталинградскими очерками Гроссмана и романом "Жизнь и судьба", между "Днями и ночами" Симонова и трилогией "Живые и мертвые". Писатели не всё тогда знали, не всё понимали в обрушившимся на страну хаосе горя и доблести, мужества и бедствий, жестоких приказов и безграничной самоотверженности, малой частицей которого они были сами, но их взаимоотношения с правдой, как они ее видели и понимали, не были, как в предыдущие годы столь осложнены внешними обстоятельствами, тупыми государственными рекомендациями и запретами.

Сегодняшнего читателя в произведениях о войне не может не заинтересовать вопрос, как среди ужасов военного времени людям удалось сберечь в себе истинно человеческое – доброту, любовь, сострадание. Ответ на этот вопрос давали и дают произведения, написанные в тяжкие годы Великой Отечественной войны.

Повесть Мирры Смирновой "Соседки" повествует о ленинградской блокаде, которая длилась чуть меньше 3х лет (900 дней). Какую изощрённую жестокость проявили фашисты, убивая людей голодом! Но город не только не сдался, но и сопротивлялся. Сильные духом люди (физически они были слабые) находили в себе силы быть нужными всем, кому было ещё хуже. Чувство патриотизма, описанное в книге, было естественным и обычным. На примере жизни осаждённого Ленинграда писательница показала общее настроение людей всей страны: ненависть к фашистам, готовность отдать жизнь за народ и страну. Один герой повести так и сказал про всех, кто не пощадил себя в этой войне: "Они погибли, что бы мы жили".

Единение и мужество русского народа перед лицом смертельной опасности, массовый героизм и трагическую напряженность военных лет отражает трилогия К.Симонова "Живые и мертвые" ("Живые и мертвые", "Солдатами не рождаются", "Последнее лето"). Всё было на войне: и нелепая, ничем не оправданная гибель, и необдуманные приказы командиров, и самоотверженность бойцов, и героизм многих и многих. Ведь именно благодаря им, обыкновенным людям в шинелях, страна одолела фашизм. О них мы должны знать всё, чтобы оценить мирную жизнь, завоёванную ценой крови и жизни наших дедов и прадедов. Когда мы читаем художественные произведения о войне, то перед нами встают разные картины, разные страницы из тех далёких лет.

Концепция человека, как она утверждается литературой, с наибольшей убедительностью раскрывается в произведениях о Великой Отечественной войне. Военные ситуации, исполненные особого драматизма, с их "предельной" заострённостью нравственного выбора, где человек обнаруживает себя "до дна" в добре и зле, мужестве и страхе, духовном взлёте и нравственном падении, позволяют писателям открывать в своём герое главное, выявлять идейно-нравственные основы его личности. Образ человека рисуется писателями как бы в двух аспектах тесно взаимосвязанных: герой в противостоянии миру фашизма и герой в борьбе за подлинно нравственные ценности в себе в разных ситуациях – фронтовых, госпитальных, тыловых. Второй аспект потребовал от писателей заострения нравственно-гуманистической проблематики произведений. Советские писатели утверждают, что ценность человека на войне меряется не только выполнением боевых заданий. Есть ещё одна мера – его "нравственные установления", составляющие основу характера, двигательные стимулы.

В одном из выступлений А. Твардовский заметил, что действительность, даже героическая действительность, нуждается в подтверждении и закреплении искусством, без этого "она как бы еще не совсем полна и не может с полной силой воздействовать на сознание людей. То же самое можно сказать о литературе, которую вызвал к жизни беспримерный подвиг советских народов в Отечественной войне 1941-1945 годов. Он подтвержден в нашем сознании, в том числе и в сознании самых непосредственных носителей этого подвига, средствами правдивого слова."

Литература и искусство неизменно выступают как хранители памяти поколений. С особой силой это проявляется в произведениях, запечатлевших героические страницы жизни нации. Никогда связь искусства с жизнью народа, сила воздействия писательского слова на события огромного исторического значения не проявлялись так наглядно и так впечатляюще, как в годы войны. Писатели утверждали свое право говорить "от имени Родины". Произведения, созданные в годы войны, обладают ныне силой документа – прямого свидетельства непосредственного участника событий. Своей жестокой рукой война коснулась каждой семьи. Сегодня мы обращаем слова благодарности и чтим память тех, кому мы обязаны счастьем жить на Земле, тех, кто отстоял наши жизни на полях войны. "В том, что страна вновь и вновь вспоминает о подвиге своих сыновей, есть высокая историческая справедливость. Мир был бы другим, если бы советские люди не выстояли, не выдержали этих четырех лет", – писал К. Симонов.

На примере художественных произведений, публицистики, писем и дневниковых записей анализируется отношение творческой интеллигенции к войне в 1916 году, в преддверии грядущей катастрофы. Исследуются социально-этические проблемы, возникшие в отношениях правительства и прессы, гражданская позиция русских писателей. Ключевые слова: Первая мировая война, русская литература о войне, революция, гражданская позиция писателя.

Известные слова В. Маяковского «…в терновом венце революций / грядет шестнадцатый год» нередко приводятся как один из примеров художественного провидения в начале двадцатого столетия. О грядущей катастрофе немало было сказано и написано литераторами, публицистами, общественными деятелями во время Первой мировой войны, особенно накануне 1917 года. Так, например, вышедший в 1916 г. отдельным изданием роман «Петербург» А. Белого (написан в 1914 г.) стал поводом для полемики о пути России, об отношении к революционной идее. Современники не увидели изображение революции, но почувствовали «сгущенную атмосферу неразрешимой гибельности» между двумя началами России: «темным, восточным, изначальнопервобытным» и – петербургским, рационалистическим» . «Для нас, не чистых политиков, – писала З. Гиппиус, – людей, не ослепленных сложностью внутренних нитей, для нас, не потерявших еще человеческого здравого смысла, – одно было ясно: война для России, при ее современном политическом положении, не может окончиться естественно. Раньше конца ее – будет революция.

Это предчувствие, – более, это знание, разделяли с нами многие» . Чем может закончиться война? Когда произойдет и какой она будет эта революция? Эти и подобные им вопросы, пульсируя, с разной интенсивностью, звучали в 1916 году. Но не этим, определением точной даты будущей революции, ее характером, интересна литература этого года. Она интересна, говоря словами З. Гиппиус, «неосязаемой работой мысли и духа». К 1916 году – третьему году войны – отечественная литература обрела весомый опыт художественного изображения войны XX столетия. Страницы поэзии и прозы военных лет запечатлели патриотический порыв первых месяцев войны, разочарование 1915-1916 гг. и начавшийся пересмотр системы ценностей к концу войны.

В отечественной литературе 1916 г. о войне обращают на себя внимание глубина художественного осмысления войны, сдержанность в выражении чувств. Так, в отклике на книгу стихов Н. Клюева «Мирские думы» (1916) было сказано, что война заставила «жадно прислушиваться к голосам деревни», которую литература променяла «на разную западную безвкусицу и трескучую дешевку модернизма» . Проза И. Шмелѐва о военной деревне, или, точнее, о глубинной России во время войны в цикле очерков и рассказов «Суровые дни» (1916) засвидетельствовала интерес отечественной литературы не только к восприятию войны народом, но и к его жизни в военное лихолетье, его психологии, национальным особенностям

Значительные перемены произошли не только в прозе, но и поэзии. Сопоставляя ура-патриотическую поэзию начала войны с поэзией пролетарских поэтов 1916 года, критик писал, в частности, что стихи рабочих «не являются выражением пафоса войны как такового», «в отличие от поэтов, оглушивших нас своими барабанами». В начале войны рабочая интеллигенция заговорила о «непротивлении войне, затем с успехами немцев нашла свое отражение «идея защиты от врага» . «Война несколько оборвала то течение в нашей художественной литературе, которое сложилось под непосредственным психологическим давлением тяжелого похмелья пятого года (А. Соболь «Пыль», В. Винниченко «На весах жизни», Г. Чулков «Сережа Нестроев», И. Новиков «Между двух зорь», Р. Григорьев «Недавнее»). Во всех этих произведениях публицистика преобладает над художественностью, все они обнаруживают «тягу к пересмотру старых ценностей» . В восприятии войны в 1916 г. возник какой-то труднообъяснимый парадокс: когда война начиналась, она привлекала большее внимание и интерес, хоть и не была оборонительной.

Приняв затяжной характер, а потом став оборонительной, война перестала интересовать общество. Сотни тысяч соотечественников, погибающих в окопах, оказались словно забытыми. Не менее важно, чем пушки и масло, было единство фронта и тыла – естественное требование для каждой воюющей страны. Есть основания констатировать, что в силу причин социальнополитического характера российское общество недостаточно поддерживало дух воюющих. В 1916 году в уставшей от войны стране вспыхнули споры об ее окончании, которые нередко отличались взаимным непониманием. Кажущееся или действительное единение интеллигенции и правительства или так называемая «политика внутреннего мира» первых месяцев войны были нарушены. Быстро растущее революционное движение обостряло политический кризис. Зазвучали обвинения в национализме и шовинизме, в отсутствии патриотизма и т. д. Зазвучали обвинения в адрес печати и литературы в том, что в обществе создалась крайне нездоровая атмосфера. Так, 28 февраля 1916 г. в Обществе деятелей периодической печати С. П. Мельгунов (сотрудник газеты «Русские Ведомости») прочитал доклад, который был впоследствии опубликован брошюрой под заголовком «О современных литературных нравах». Он сказал: «Наша печать за самым малым исключением повинна в тяжком грехе распространения тенденциозных сведений, нервирующих русское общество, культивирующих напряженную атмосферу шовинистической вражды, при которой теряется самообладание и способность критически относиться к окружающим явлениям». И дальше: «Война оказала разлагающее влияние на значительную часть нашей печати – она лишила ее морального авторитета» . Исходя из этих только слов многолетнего автора провинциального отдела «Русских Ведомостей» С. П. Мельгунова, можно сделать вывод, что задачи периодики данного времени виделись в том, чтобы способствовать спокойствию, самообладанию, способности критически относиться к происходящему. А разобраться обыкновенному человеку в происходящем было непросто.

«Война всколыхнула петербургскую интеллигенцию, – читаем в «Дневнике» З. Гиппиус, – обострила политические интересы, обострив в то же время борьбу партий внутри». И далее о множестве оттенков этой борьбы: «Либералы резко стали за войну – и тем самым в какой-то мере за поддержку самодержавного правительства. Знаменитый «думский блок» был попыткой объединения левых либералов (ка-де) с более правыми – ради войны. Другая часть интеллигенции была против войны, – более или менее; тут народилось бесчисленно множество оттенков» . В конце декабря 1916 г. она сетовала на то, «как бессильно мы, русские сознательные люди, враждуем друг с другом… не умея даже сознательно определить свою позицию и найти для нее соответственное имя» .

По словам З. Гиппиус, именем «пораженцев» была окрещена «целая куча разномыслящих», «причем это слово давно изменило свой смысл первоначальный. <…> А в России зовут «пораженцем» того, кто во время войны смеет говорить о чем-либо, кроме «полной победы». И такой «пораженец» равен – «изменнику» родины» . При анализе идеологической борьбы в воюющей России отечественные историки литературы и журналистики оценивали позицию политической партии, того или иного публициста лишь с ленинской, узкопартийной точки зрения, В ставшей на долгие годы основополагающей монографии А. Ф. Бережного «Русская легальная печать в годы первой мировой войны» (1975) дана обстоятельная картина отечественной периодики, откликнувшейся на войну.

По мере необходимости в ней дается характеристика той или иной партии, позиции которой отражал печатный орган. Вполне естественно, что в этой работе ленинские оценки превалировали. Но даже в ней, пусть и скороговоркой, мельком, было сказано о том положительном, нужном для воюющей страны содержании в газетах, критиковавшихся большевиками. Сказано, например, что газета «Утро России» (орган печати прогрессистов) выступала за сплочение печати, что «Русская Мысль», выражавшая позицию кадетов, выступала за единение всех политических сил в России для окончания войны. Кадеты требовали совершенствования и структуры и деятельности правительства, Выход из трудностей войны они видели в привлечении к ней большего внимания масс, пробуждения всей их энергии и самоотверженности для удовлетворения нужд войны и давления на правительство . И как бы странно ни звучат слова о здравом смысле во время «безумной войны», но именно в 1916 году они и прозвучали. Другое дело, что не были услышаны. В публицистике 1916 года бросается в глаза вопиющая разъединенность всех политических сил страны перед грозящей опасностью. Далеко не сразу и отнюдь не все в среде творческой интеллигенции ощутили опасность противостояния правительству в воюющей стране.

Ярким примером тому известная история с изданием газеты «Русская воля», когда на исходе войны правительство осознало необходимость защиты интересов промышленности в борьбе с революционным движением в рабочей среде. В организации газеты принимал активнейшее участие А. В. Амфитеатров – известный писатель и журналист, которого трудно было обвинить в симпатиях к царскому правительству. Тем более, после нашумевшего фельетона «Господа Обмановы». Уместно напомнить, что 15 июля состоялось собрание представителей крупных банков, ассигновавших пять миллионов рублей на издание новой газеты. Из нескольких предлагавшихся названий по инициативе А. В. Амфитеатрова газета стала именоваться «Русской волей». Товарищ председателя Государственной думы А. Д. Протопопов (он еще не стал министром) заявил о возможном участии в новом органе В. Г. Короленко («Речь», 21 июля). Короленко немедленно послал в «Речь» энергичный протест. 25 июля «День» поместил «Беседу с А. Д. Протопоповым», который сетовал на кампанию, организованную в печати против новой газеты, финансируемой промышленными кругами для «правильного освещения вопросов экономической политики».

При этом оговаривал, что Горький и Короленко не принимают участия в новом деле, последний якобы из-за своей болезни. 1 августа Короленко направил в редакцию «Дня» протест и, в частности, писал: «Новая газета издается на средства гг. торговцев, промышленников и банкиров, которые, конечно, не напрасно решаются тратиться на эту дорогую затею. Газета eo ipso (тем самым) обязана рассматривать вопросы общественной справедливости в зависимости от взглядов щедрых издателей. А я привык работать лишь в независимых органах и не вижу ни малейших оснований изменять этой своей привычке» . 24 июля И. С. Шмелев ответил Л. Андрееву, руководившему в «Русской воле» тремя отделами, отказом на приглашение участвовать в новой газете: «работать в «Современном мире», «Русском богатстве», «Киевской мысли», «Речи», в прогрессивных и честных политических органах (о «Биржевых Ведомостях» я вспоминаю с горечью…) – и вдруг пойти со своими рассказиками утешать и развлекать гг. банкометов, плутократов, хозяев, фабрикантов и их чад! … Осмелились… Но Горький! Я ничего не понимаю» . Л. Андреев ответил 21 августа: «В заключение два слова о Короленко… Вам он кажется чуть ли не святым, а мне наоборот. Писатель, который два года молчал, молчал во время великого смятения умов и совести, в период такой войны, как настоящая, – мне не кажется человеком, исполнившим свой долг писателя и гражданина» .

О сложности в определении и отстаивании политической позиции писателя свидетельствуют публицистика и общественная деятельность Горького. «Его политическая и публицистическая деятельность в предреволюционные месяцы внезапно оказалась во фронтовой полосе между «оборонцами» и «пораженцами», – говорится в специальном исследовании деятельности Горького по созданию газеты «Луч». «С подготовкой газеты «Луч» и активным участием в организации «радикально-демократической» партии Горький сознательно и добровольно вступил на «нейтральную полосу» между основными политическими силами. Чтобы парализовать коррумпирующее влияние «нечистой силы», т. е. реакционных и обскурантистских придворных кругов на буржуазную общественность, он без раздумий пошел на союз с «другим врагом» социалистов в лице немногочисленной, но обладавшей политическим самосознанием части финансовой олигархии» . Так ли уж наивно желание Горького привлечь наиболее видных представителей оппозиционной буржуазии для развития «интеллектуальных сил страны», для развития культуры, противодействующей насилию и невежеству в России? Конкретной деятельностью в данном случае можно считать и стремление Горького создать орган радикально-демократической партии (имеется в виду газета «Луч», которую не удалось выпустить до Февральской революции), призванной обслуживать социально-политические интересы всех групп «влево от кадет и вправо от социалистических партий».

Не останавливаясь подробно на позиции каждого из писателей, получавших предложения из «Русской воли», обратим внимание на высказывание С. Н. Сергеева-Ценского, выразившего согласие исходя из того, что деньги нужны только на основание газеты и что связанные с этим «политические, узкокапиталистические цели» «никакого касательства к чистому искусству не имеют» . Таким образом, всѐ яснее и яснее стала ощущаться в 1916 г. потребность не только в осмыслении приближающейся трагедии, но в активных действиях творческой интеллигенции, Не без иронии напомнил С. П. Мельгунов о том, как в начале войны «представители науки и литературы, художественного и артистического мира, следуя плохому примеру немецких националистов, бросались составлять и подписывать без всякой критики и анализа различные воззвания и протесты, ухитрялись с патриотическим жаром подписывать даже воззвания, противоречащие друг другу…» . Но эта кипучая деятельность была, когда война шла не на территории страны, когда еще не было столько жертв.

Теперь же армия как никогда нуждалась в поддержке тыла. Виделся ли интеллигентам-пораженцам, оборонцам какой-либо исход войны? Обратимся к еще одной записи в «Дневнике» З. Гиппиус. «Теперь пораженка я, Чхенкели (депутат Государственной Думы, меньшевик. – А. И.) и – Вильсон. А ведь слово Вильсона – первое честное, разумное, по земному святое слово о войне (мир без победителей и без побежденных, как единое разумное и желанное окончание войны)» . Если не мы окончим войну, война покончит нас – эта мысль-крик З. Гиппиус должна быть донесена до каждого, понята каждым. «Да каким голосом, какой рупор нужен, чтобы кричать: война всѐ равно так в России не кончится! Всѐ равно – будет крах! Будет!» .

В заключение вернемся к провидению русской литературы. Оно нам видится не в том, что в 1916 году было сказано о грядущей революция. А в том, что будет в случае поражения России. В газете «Русская воля» Л. Андреев, сотрудничество которого объясняли высокими гонорарами, выразил свое отношение к войне, о которой уже не раз писал, публикуя статьи в разных изданиях. О том, почему необходимо успешно завершить войну, говорили и Н. Гумилев, и В. Короленко и др. Но о последствиях военного поражения сказал, наверное, один Л. Андреев в статье «Горе побежденным!», опубликованной в № 1 «Русской воли» (1916): «Едкое чувство стыда, вызванное поражением, горечь попранного достоинства, неизбежная потребность большое поражение возместить хоть маленькой победой – преображаются в жестокость, насилие над слабым, в цинизм и презрение, и лишь маскируются иными гордыми словами. <…> Обесцененный в собственных глазах и сознании, побежденный битый обесценивает и всѐ кругом: правду, человеческую жизнь, кровь и страдания, достоинство женщин, неприкосновенность детей. Испытавший слишком много боли, он щедро даѐт еѐ другим, чтобы в море слѐз утопить и свою мутную, ядовитую слезу; и если ещѐ случались великодушные победители, то никогда не видел мир великодушного побеждѐнного – горе побеждѐнным!» . Едва ли можно более ѐмко предсказать суть послевоенного тоталитаризма. * * * «Если бы все мы с ясностью видели, что грозные события близко, при дверях, – вспоминала о 1916 годе З. Гиппиус, – если бы все мы одинаково понимали, были готовы встретить их… может быть, они стали не крахом, а спасение нашим…» . Надо ли говорить здесь о сослагательном наклонении в освещении истории?

Библиография 1. Андреев Л. Н. «Верните Россию!» М., 1994. 2. Бенуа А. Н. Мой дневник. 1916-1917-1918. М., 2003.

3. Бережной А. Ф. Русская легальная печать в годы первой мировой войны. Л.: Наука, 1975.

4. Волков А. П., Костяев Э. В. Взаимосвязь Первой мировой войны и Февральской революции 1917 года в России: взгляды Г. В. Плеханова и его единомышленников // Вестник Екатерининского института. 2014. № 1. 5. Гиппиус З. Петербургские дневники. 1914-1918 // Гиппиус З. Н. Живые лица. Кн. 1. Тбилиси, 1991.

6. Гужва Д. Г. Русская военная периодическая печать в годы Первой мировой войны // Военно-исторический журнал. № 12. 2007. С. 37-41. 7. Летопись литературных событий в России конца XIX – начала XX в. (1891 – октябрь 1917). Выпуск 3 (1911 – октябрь 1917). М.: ИМЛИ РАН, 2005. 8. Литературное наследство. М., 1932. Т. 2. 9. Майер Л. «Русская воля» и «Луч»: А. Д. Протопопов и Максим Горький в борьбе за буржуазную общественность накануне Февральской революции // Отечественная история, 1996, № 1. 10. Махонина С. Я. История русской журналистики начала XX века. М.: Флинта: Наука, 2004. 11. Мельгунов С. П. О современных литературных нравах. М., 1916.

12. Ожигов А. [Н. П. Ашешов]. Романы пореволюционного краха // Современный мир. 1916. № 3.

13. Русская литература и журналистика начала XX века. 1905-1917. Большевистские и общедемократические издания. М.: Наука, 1984. 14. Русская литература и журналистика начала XX века. 1905-1917. Буржуазно-либеральные и модернистские издания. М.: Наука, 1984. 15. Слезин А. А., Самохин К. В. На историческом переломе. Тамбов, 2007.

Иванов Анатолий Иванович

По данным энциклопедии «Великая Отечественная война», в действующей армии служило свыше тысячи писателей, из восьмисот членов московской писательской организации в первые дни войны на фронт ушло двести пятьдесят. Четыреста семьдесят один писатель с войны не вернулся - это большие потери. Когда-то во время испанской войны Хемингуэй заметил: «Писать правду о войне очень опасно и очень опасно доискиваться правды... Когда человек идет на фронт искать правду, он может вместо нее найти смерть. Ho если едут двенадцать, а возвращаются только двое - правда, которую они привезут с собой, будет действительно правдой, а не искаженными слухами, которые мы выдаем за историю. Стоит ли рисковать, чтобы найти эту правду, - об этом пусть судят сами писатели».

Особую роль в судьбе военной литературы сыграли газеты.

Корреспондентами «Красной звезды» работали И. Эренбург, К. Симонов, В. Гроссман, А. Платонов, Е. Габрилович, П. Павленко, А. Сурков, ее постоянными авторами были А. Толстой, Е. Петров, А. Довженко, Н. Тихонов. В «Правде» работали А. Фадеев, Л. Соболев, В. Кожевников, Б. Полевой. В армейских газетах была даже учреждена специальная должность - писатель. В газете Южного фронта «Во славу Родины» служил Б. Горбатов, в газете Западного, а потом 3-го Белорусского фронта «Красноармейская правда» - A. Твардовский... Газета в ту пору стала основным посредником между писателем и читателем и самым влиятельным практическим организатором литературного процесса. Союз газеты с писателями был рожден потребностью газеты в писательском пере (разумеется, в рамках журналистских жанров), но как только он стал более или менее прочным и привычным, он превратился в союз и с художественной литературой (она стала присутствовать на газетных полосах в «чистом» виде). В январе 1942 г. «Красная звезда» напечатала первые рассказы К. Симонова, К. Паустовского, В. Гроссмана. После этого произведения художественной литературы - стихи и поэмы, рассказы и повести, даже пьесы - стали появляться и в других центральных газетах, в газетах фронтовых и армейских. Вошла в обиход прежде немыслимая - считалось аксиомой, что газета живет один день, - на газетной полосе фраза: «Продолжение в следующем номере». В газетах были опубликованы повести: «Русская повесть» П. Павленко («Красная звезда», 1942), «Народ бессмертен» В. Гроссмана («Красная звезда», 1942), «Радуга» B. Василевской («Известия», 1942), «Семья Тараса» («Непокоренные») Б. Горбатова («Правда», 1943); первые главы романа «Молодая гвардия» А. Фадеева («Комсомольская правда», 1945), роман был окончен после войны; поэмы: «Пулковский меридиан» В. Инбер («Литература и жизнь», «Правда», 1942), «Февральский дневник» О. Берггольц («Комсомольская правда», 1942), «Василий Теркин» А. Твардовского («Правда», «Известия», «Красная звезда», 1942); пьесы: «Русские люди» К. Симонова («Правда», 1942), «Фронт» А. Корнейчука («Правда», 1942).

Война и для солдата-пехотинца, артиллериста, сапера была не только бесчисленными опасностями - бомбежками, артиллерийскими налетами, пулеметными очередями - и соседством со смертью, до которой так часто бывало всего-навсего четыре шага, но и тяжким повседневным трудом. И от писателя она тоже требовала самоотверженного литературного труда - без передышек и отдыха. «Я писал, - вспоминал А. Твардовский, - очерки, стихи, фельетоны, лозунги, листовки, песни, статьи, заметки - все». Ho даже традиционные газетные жанры, предназначенные для освещения сегодняшнего дня, его злобы, - корреспонденция и публицистическая статья (а они, естественно, получили тогда наибольшее распространение, к ним на протяжении всей войны обращались чаще всего), когда к ним прибегал одаренный художник, преображались: корреспонденция превращалась в художественный очерк, публицистическая статья - в эссе, приобретали достоинства художественной литературы, в том числе и долговечность. Многое из того, что тогда торопливо писалось для завтрашнего номера газеты, сохранило живую силу до наших дней, столько вложено в эти сочинения таланта и души. И в журналистских жанрах ярко проявилась индивидуальность этих писателей.

И первая строчка в перечне наиболее отличившихся в войну своей работой в газете писателей по праву принадлежит Илье Эренбургу, который, как свидетельствует от лица корпуса фронтовых корреспондентов К. Симонов, «работал в тяжелую страду войны больше, самоотверженнее и лучше всех нас».

Эренбург - публицист по преимуществу, главный его жанр - статья, вернее, эссе. У Эренбурга редко можно встретить описание в чистом виде. Пейзаж, зарисовка сразу же укрупняются, приобретают символический смысл. Собственные впечатления и наблюдения Эренбурга (а он, сугубо штатский человек, не раз ездил на фронт) входят в образную ткань его публицистики на равных правах с письмами, документами, цитатами из газет, свидетельствами очевидцев, показаниями пленных и т. п.

Лаконизм - одна из бросающихся в глаза отличительных черт стиля Эренбурга. Большое количество самых разнообразных фактов, которые использует писатель, требует сжатости. Часто уже сам «монтаж» фактов высекает мысль, подводит читателя к выводу: «Когда Леонардо да Винчи сидел над чертежами летательной машины, он думал не о фугасных бомбах, но о счастье человечества. Подростком я видел первые петли французского летчика Пегу. Старшие говорили: „Гордись - человек летает, как птица!“ Много лет спустя я увидел „юнкерсов“ над Мадридом, над Парижем, над Москвой...» («Сердце человека»).

Контрастное сопоставление, резкий переход от частной, но поражающей воображение детали к обобщению, от безжалостной иронии к сердечной нежности, от гневной инвективы к воодушевляющему призыву - вот что отличает стиль Эренбурга. Внимательный читатель публицистики Эренбурга не может не догадаться, что автор ее поэт.

Константин Симонов тоже поэт (во всяком случае, в ту пору так его воспринимали читатели, да и он сам тогда считал поэзию своим истинным призванием), но иного склада - он всегда тяготел к сюжетному стихотворению, в одной из рецензий на его довоенные стихи было проницательно замечено: «У Константина Симонова острота зрения и повадка прозаика». Так что война, работа в газете только подтолкнули его к прозе. В очерках он обычно изображает то, что видел своими глазами, делится тем, что пережил сам, или рассказывает историю какого-то человека, с которым его свела война.

В очерках Симонова всегда есть повествовательный сюжет, поэтому они по образной структуре малоотличимы от его рассказов. В них, как правило, присутствует психологический портрет героя - обыкновенного солдата или офицера переднего края, отражены жизненные обстоятельства, формировавшие характер этого человека, подробно изображен тот бой, в котором он отличился, при этом главное внимание автор отдает будням войны. Вот концовка очерка «На реке Сож»: «Начинались вторые сутки боя на этом далеко не первом по счету водном рубеже. Это был рядовой, трудный день, вслед за которым уже начинались новые сутки боя, такие же трудные» - она характеризует угол зрения автора. И Симонов с большим количеством подробностей воссоздает то, что в эти «рядовые» дни приходилось переживать солдату или офицеру, когда в стужу, пробирающую до костей, или в распутицу шагал он по бесконечным фронтовым дорогам, подталкивал буксующие машины или вытаскивал из непролазной грязи намертво застрявшие пушки; как закуривал последнюю щепотку махорки, смешанной с крошками, или жевал случайно сохранившийся сухарь - который день нет ни харча, ни курева; как перебегал под минометным обстрелом - перелет, недолет, - чувствуя всем телом, что вот сейчас его накроет следующей миной, или, преодолевая тоскливую пустоту в груди, поднимался под огнем для броска во вражеские траншеи.

Виктор Некрасов, проведший всю сталинградскую эпопею на передовой, командуя полковыми саперами, вспоминал, что в Сталинграде нечасто, но все же появлялись журналисты, правда, обычно «люди пера» появлялись ненадолго и не всегда спускались ниже штаба армии. Были, однако, и исключения: «Василий Семенович Гроссман бывал не только в дивизиях, но и в полках, на передовой. Был он и в нашем полку». И самое важное свидетельство: «...газеты с его, как и Эренбурга, корреспонденциями зачитывались у нас до дыр». Сталинградские очерки были высшим художественным достижением писателя в ту пору.

В галерее образов, созданных Гроссманом в очерках, два воина, с которыми писатель встретился во время Сталинградской битвы, были живым воплощением самых существенных, самых дорогих ему черт народного характера. Это 20-летний снайпер Чехов, «юноша, которого все любили за доброту и преданность матери и сестрам, не пулявший в детстве из рогатки», ибо он «жалел бить по живому», «ставший железной, жестокой и святой логикой Отечественной войны страшным человеком, мстителем» («Глазами Чехова»). И сапер Власов с «жуткой, как эшафот» (это из записной книжки Гроссмана, такое она произвела на него впечатление), волжской переправы: «Часто бывает, что один человек воплощает в себе все особенные черты большого дела, большой работы, что события его жизни, его черты характера выражают собой характер целой эпохи. И конечно, именно сержант Власов, великий труженик мирных времен, шестилетним мальчиком пошедший за бороной, отец шестерых старательных, небалованных ребят, человек, бывший первым бригадиром в колхозе и хранителем колхозной казны, - и есть выразитель суровой и будничной героичности сталинградской переправы» («Власов»).

Ключевое у Гроссмана слово, ключевое понятие, объясняющее силу народного сопротивления, - свобода. «Нельзя сломить воли народа к свободе», - пишет он в очерке «Волга - Сталинград», называя Волгу «рекой русской свободы ».

«Одухотворенные люди» - так называется один из самых известных очерков-рассказов (за неимением других воспользуемся этим жанровым определением, хотя оно не передает своеобразия произведения, в котором конкретная, документальная основа сочетается с легендарно-метафорическим художественным строем) Андрея Платонова. «Он знал, - пишет Платонов об одном из своих героев, - что война, как и мир, одухотворяется счастьем и в ней есть радость, и он сам испытывал радость войны, счастье уничтожения зла, и еще испытывает их, и ради того он живет на войне и другие люди живут» («Офицер и солдат»). Снова и снова возвращается писатель к мысли о силе духа как основе нашей стойкости. «Ничего не совершается без подготовленности в душе, особенно на войне. Ho этой внутренней подготовленности нашего воина к битвам можно судить и о силе его органической привязанности к родине, и о его мировоззрении, образованном в нем историей его страны» («О советском солдате (Три солдата)»). А в захватчиках, бесчинствующих на нашей земле, самое отвратительное, чудовищное для Платонова - « пустодушие ».

Война с фашизмом и предстает в произведениях Платонова как сражение «одухотворенных людей» с «неодушевленным врагом» (это название другого платоновского очерка-рассказа), как борьба добра и зла, созидания и разрушения, света и мрака. «В мгновениях боя, - замечает он, - освобождается от злодейства вся земля». Ho, рассматривая войну в коренных общечеловеческих категориях, писатель не отворачивается от своего времени, не пренебрегает его конкретными чертами (хотя такого рода несправедливых обвинений: «В рассказах Платонова нет окрашенного временем исторического человека, нашего современника...» - он не избежал). Образ жизни современников (вернее сказать, их мирочувствование, ибо все бытовое, «вещественное» переключается Платоновым в эту сферу) неизменно присутствует в его произведениях, но главная цель автора - показать, что война идет «ради жизни на земле», за право жить, дышать, растить детей. Враг посягнул на само физическое существование нашего народа - вот что диктует Платонову «вселенский», общечеловеческий масштаб. На это ориентирован и его стиль, в котором слились философичность и фольклорный метафоризм, гиперболы, восходящие к сказочному повествованию, и психологизм, чуждый сказке, символика и просторечие, одинаково интенсивно окрашивающие и речь героев, и авторский язык.

В центре внимания Алексея Толстого - патриотические и ратные традиции русского народа, которые должны служить опорой, духовным фундаментом сопротивления фашистским захватчикам. И сражающиеся против гитлеровских полчищ советские воины для него прямые наследники тех, кто, «оберегая честь отечества, шел через альпийские ледники за конем Суворова, уперев штык, отражал под Москвой атаки кирасиров Мюрата, в чистой тельной рубахе стоял - ружье к ноге - под губительными пулями Плевны, ожидая приказа идти на неприступные высоты» («Что мы защищаем»).

Постоянное обращение Толстого к истории отзывается в стиле торжественной лексикой, писатель широко использует не только архаизмы, но и просторечие - вспомним знаменитое толстовское: «Ничего, мы сдюжим!»

Характерная черта многих очерков и публицистических статей военного времени - высокое лирическое напряжение. He случайно так часто очеркам даются подзаголовки подобного типа: «Из записной книжки писателя», «Странички из дневника», «Дневник», «Письма» и т. п. Это пристрастие к лирическим формам, к повествованию, близкому к дневнику, объяснялось не столько тем, что они давали большую внутреннюю свободу в передаче материала, еще никак не уложившегося, материала, который был сегодняшним в буквальном смысле этого слова, - главное было в другом: так писатель получал возможность от первого лица говорить о том, что переполняло его душу, прямо выражать свои чувства. «В чувстве коллективной сплоченности, в полном растворении человека в общем деле защиты Ленинграда я черпал вдохновение», - это сказано Николаем Тихоновым, но чувство здесь выражено общее для большинства писателей. Никогда писатель так очетливо не слышал сердце народа - для этого ему надо было просто прислушаться к своему сердцу. И о ком бы он ни писал, он непременно писал и о себе. Никогда еще для писателя не было столь коротким расстояние между словом и делом. И ответственность его никогда не была столь высока и конкретна.

Иногда литературный процесс военных лет в критических статьях выглядит как путь от публицистической статьи, очерка, лирического стихотворения к жанрам более «солидным»: повести, поэме, драме. Считается, что, по мере того как писатели накапливали впечатления военной действительности, малые жанры сходили на нет. Ho живой процесс не укладывается в эту заманчиво стройную схему. До самого конца войны писатели продолжали выступать на страницах газет с очерками, публицистическими статьями, и лучшие из них были настоящей, без всяких скидок, литературой. А первые повести и пьесы, в свою очередь, появились рано - в 1942 г. И, переходя от очерка и публицистики к обзору повестей, надо иметь в виду, что тут не годится подход выше-ниже, оценки лучше-хуже. Речь пойдет о самых значительных, художественно самых ярких, много раз переиздававшихся и в послевоенные годы произведениях: «Народ бессмертен» (1942) В. Гроссмана, «Непокоренные» (под названием «Семья Тараса») (1943) Б. Горбатова, «Волоколамское шоссе» (первая часть под названием «Панфиловцы на первом рубеже (повесть о страхе и бесстрашии)», 1943; вторая - «Волоколамское шоссе (вторая повесть о панфиловцах)», 1944) А. Бека, «Дни и ночи» (1944) К. Симонова. Они примечательны и тем, что обнаруживают широкий диапазон литературных традиций, на которые ориентировались авторы повестей, художественно претворяя впечатления от катастрофически переломившейся, взвихренной военной действительности.

Василий Гроссман начал писать повесть «Народ бессмертен» весной 1942 г., когда немецкая армия была отогнана от Москвы и обстановка на фронте стабилизировалась. Можно было попытаться привести в какой-то порядок, осмыслить обжигавший души горький опыт первых месяцев войны, выявить то, что было подлинной основой нашего сопротивления и внушало надежды на победу над сильным и умелым врагом, найти для этого органичную образную структуру.

Сюжет повести воспроизводит весьма распространенную фронтовую ситуацию той поры - попавшие в окружение наши части в жестоком бою, неся тяжелые потери, прорывают вражеское кольцо. Ho этот локальный эпизод рассматривается автором с оглядкой на толстовскую «Войну и мир», раздвигается, расширяется, повесть приобретает черты мини-эпоса. Действие переносится из штаба фронта в старинный город, на который обрушилась вражеская авиация, с переднего края, с поля боя - в захваченное фашистами село, с фронтовой дороги - в расположение немецких войск. Повесть густо населена: наши бойцы и командиры - и те, что оказались крепки духом, для кого обрушившиеся испытания стали школой «великой закаляющей и умудряющей тяжелой ответственности», и казенные оптимисты, всегда кричавшие «ура», но сломленные поражениями; немецкие офицеры и солдаты, упоенные силой своей армии и одержанными победами; горожане и украинские колхозники - и патриотически настроенные, и готовые стать прислужниками захватчиков. Все это продиктовано «мыслью народной», которая для Толстого в «Войне и мире» была самой важной, и в повести «Народ бессмертен» она выдвинута на первый план.

«Пусть не будет слова величавей и святей, чем слово „народ“!» - пишет Гроссман. He случайно главными героями своей повести он сделал не кадровых военных, а людей штатских - колхозника из Тульской области Игнатьева и московского интеллигента, историка Богарева. Они - многозначительная деталь, - призванные в армию в один и тот же день, символизируют единство народа перед лицом фашистского нашествия.

Символично и единоборство - «словно возродились древние времена поединков» - Игнатьева с немецким танкистом, «огромным, плечистым», «прошедшим по Бельгии, Франции, топтавшим землю Белграда и Афин», «чью грудь сам Гитлер украсил „железным крестом“». Оно напоминает описанную позднее Твардовским схватку Теркина с «сытым, бритым, береженым, дармовым добром кормленным» немцем:

Как на древнем поле боя,
Грудь на грудь, что щит на щит, -
Вместо тысяч бьются двое,
Словно схватка все решит.

Как много общего у Игнатьева с Теркиным! Даже гитара Игнатьева несет ту же функцию, что гармонь Теркина. И родство этих героев говорит о том, что Гроссману открылись черты современного русского народного характера.

Борис Горбатов рассказывал, что, работая над повестью «Непокоренные», он искал «слова-снаряды», торопился, чтобы «немедленно передать» повесть «на духовное вооружение нашей армии». Он писал ее после Сталинграда, после освобождения Донбасса, побывав там, увидев, что стало с людьми, оказавшимися во власти оккупантов, во что превратились города и поселки, заводы и шахты. «...Пишу только то, что хорошо знаю... -признавался Горбатов. - Только потому, что сам я донбассовец, родившийся и выросший там, и только потому, что в дни войны я был в Донбассе, и при обороне его и в боях за него, только потому, что я с войсками вошел в освобожденный Донбасс, - смог я рискнуть написать книгу „Непокоренные“ о людях, мне известных и близких. Я не изучал их - я жил с ними. И многие из героев „Непокоренных“ просто списаны с натуры - такими, какими я их знал».

Горбатов стремится нарисовать эпическую картину происходящего. Ho эстетическим ориентиром, прежде всего в раскрытии темы патриотизма, ему служит романтический эпос «Тараса Бульбы» Гоголя. Автор «Непокоренных» этого не скрывает, связь с гоголевской традицией обнажена для читателей, намеренно подчеркнута: при первой публикации повесть Горбатова даже называлась «Семья Тараса», три главных персонажа ее - старый Тарас и его сыновья Степан и Андрей - не только повторяют имена героев гоголевской повести, отношение горбатовского Тараса к своим сыновьям, их судьбы должны были напомнить читателям о драме в семье Тараса Бульбы, о конфликте между патриотическим и отцовским чувством. Стиль повести «Непокоренные» восходит к балладе: как в стихах, здесь есть повторяющиеся, скрепляющие повествование образы, опорные словесные лейтмотивы; фраза, которой заканчивается глава и которая содержит итог только что рассказанного, ставится в начало следующей главы, создавая ее эмоциональное поле.

Начинается повесть Горбатова сценой летнего отступления сорок второго года: «Все на восток, все на восток... Хоть бы одна машина на запад! А все вокруг было объято тревогой, наполнено криком и стоном, скрипом колес, скрежетом железа, хриплой руганью, воплями раненых, плачем детей, и казалось, сама дорога скрипит и стонет под колесами, мечется в испуге меж косогорами...» А заканчивается освобождением от захватчиков, наступлением нашей армии и отступлением немецкой: «Они шли на запад... Навстречу попадались длинные, унылые колонны пленных немцев. Немцы шли в зеленых шинелях с оборванными хлястиками, без ремней, уже не солдаты - пленные». Шли, как год назад шли наши пленные, - тоже «шинель без хлястиков, без ремня, взгляд исподлобья, руки за спиной, как у каторжан». А между этими событиями год жизни заводского поселка, оккупированного фашистами, - страшный год расправ, бесправия, унижения, рабского существования.

Повесть Горбатова была первой серьезной попыткой подробного изображения того, что происходило на оккупированной территории, как жили там, как бедствовали люди, оказавшиеся в фашистской неволе, как преодолевался страх, как возникало сопротивление захватчикам мирного населения, оставленного на произвол судьбы, на поругание врагу. Отгородиться от ставшего враждебным окружающего мира крепкими запорами и замками («Нас это не касается!»), отсидеться в своем доме - такой была первая реакция старого Тараса. Ho вскоре выяснилось: так спастись нельзя.

«Жить было невозможно.

На семью Тараса еще не обрушился топор фашистов. Никого не убили из близких. Никого не замучили. He угнали. He обобрали. Еще ни один немец не побывал в старом домике в Каменном Броде. А жить было невозможно.

He убили, но в любую минуту могли убить. Могли ворваться ночью, могли схватить среди бела дня на улице. Могли швырнуть в вагон и угнать в Германию. Могли без вины и суда поставить к стенке; могли расстрелять, а могли и отпустить, посмеявшись над тем, как человек на глазах седеет. Они все могли. Могли - и это было хуже, чем если б уж убили. Над домиком Тараса, как и над каждым домиком в городе, черной тенью распластался страх».

И дальше в повести рассказывается о преодолении этого страха, о том, как каждый по-своему оказывал сопротивление захватчикам, включался так или иначе в борьбу с ними. Старый мастер Тарас отказывается восстанавливать свой завод, занимается саботажем. Его старший сын Степан, бывший здесь секретарем обкома, «хозяином» области, организует и возглавляет подпольную организацию; подпольщицей становится дочь Тараса Настя, перед оккупацией закончившая школу. Попавший в плен младший сын Андрей переходит линию фронта и возвращается в родной город уже в рядах освободивших его войск. В историях Степана и Андрея Горбатов затрагивает те больные явления военной действительности, к которым никто тогда еще не отваживался обращаться. Теперь, по прошествии полувека, ясно, что не все тогда открывалось автору «Непокоренных» в подлинном свете, ему мешали идеологические шоры, но все-таки он взялся за взрывчатый материал, касаться которого в ту пору было немного охотников.

Сколачивая подпольные группы, связываясь с людьми, которые были в мирное время «активом», Степан обнаруживает - это для него, знатока «кадров» и опытного руководителя, обескураживающая неожиданность, - что среди тех, кто пользовался официальным доверием, был у власти в фаворе, оказались и трусы, и предатели, а среди незаметных, «неперспективных» или строптивых, думающих и поступающих по-своему, неугодных начальству было немало людей, до конца верных Родине, подлинных героев. «Значит, плохо ты людей знал, Степан Яценко, - укоряет себя горбатовский герой. - А ведь жил с ними, ел, пил, работал... А главного в них не знал - души их». Ho не в этом дело, «хозяин» области тут заблуждается (а вместе с ним и автор): все, что требовалось ему, как секретарю обкома, знать о людях, он знал, - не годилась, была ложной, бездушно-казенной сама система оценки людей.

Судьба горбатовского Андрея проецируется на судьбу младшего сына Тараса Бульбы. Ho Андрей не изменил Родине, и нет его вины в том, что он вместе с десятками тысяч таких же, как он, бедолаг попал в плен, хотя отец видит в нем изменника и клеймит его, как Тарас Бульба своего младшего сына, а когда Андрей перешел линию фронта, его «долго и строго допрашивали в особом отделе». Да он и сам уверовал, что виноват, раз не пустил себе пулю в лоб. И видимо, автор тоже так считает, хотя рассказанная им история Андрея решительно расходится с такой оценкой. Ho за всем этим стоял чудовищно жестокий приказ Сталина: «плен - измена Родине», тяжелейшие правовые и нравственные последствия которого полвека не удавалось изжить.

Сюжет «Волоколамского шоссе» Александра Бека очень напоминает сюжет повести Гроссмана «Народ бессмертен»: попавший после тяжелых боев в октябре сорок первого под Волоколамском в окружение батальон панфиловской дивизии прорывает вражеское кольцо и соединяется с основными силами дивизии. Ho сразу же бросаются в глаза существенные различия в разработке этого сюжета. Гроссман стремится всячески расширить общую панораму происходящего. Бек замыкает повествование рамками одного батальона. Художественный мир повести Гроссмана - герои, воинские части, место действия - порожден его творческой фантазией, Бек документально точен. Вот как он характеризовал свой творческий метод: «Поиски героев, действующих в жизни, длительное общение с ними, беседы с множеством людей, терпеливый сбор крупиц, подробностей, расчет не только на собственную наблюдательность, но и на зоркость собеседника...» В «Волоколамском шоссе» он воссоздает подлинную историю одного из батальонов панфиловской дивизии, все у него соответствует тому, что было в действительности: география и хроника боев, персонажи.

В повести Гроссмана рассказ о событиях и людях ведет вездесущий автор, у Бека рассказчиком выступает командир батальона Баурджан Момыш-Улы. Его глазами мы видим то, что было с его батальоном, он делится своими мыслями и сомнениями, объясняет свои решения и поступки. Себя же автор рекомендует читателям лишь как внимательного слушателя и «добросовестного и прилежного писца», что нельзя принимать за чистую монету. Это не более чем художественный прием, потому что, беседуя с героем, писатель допытывался о том, что представлялось ему, Беку, важным, компоновал из этих рассказов и образ самого Момыш-Улы, и образ генерала Панфилова, «умевшего управлять, воздействовать не криком, а умом, в прошлом рядового солдата, сохранившего до смертного часа солдатскую скромность», - так писал Бек в автобиографии о втором очень дорогом ему герое книги.

«Волоколамское шоссе» - оригинальное художественнодокументальное произведение, связанное с той литературной традицией, которую олицетворяет в литературе XIX в. Глеб Успенский. «Под видом сугубо документальной повести, - признавался Бек, - я писал произведение, подчиненное законам романа, не стеснял воображения, создавал в меру сил характеры, сцены...» Конечно, и в авторских декларациях документальности, и в его заявлении о том, что он не стеснял воображения, есть некое лукавство, они как бы с двойным дном: читателю может казаться, что это прием, игра. Ho у Бека обнаженная, демонстративная документальность не стилизация, хорошо известная литературе (вспомним для примера хотя бы «Робинзона Крузо»), не поэтические одежды очерково-документального покроя, а способ постижения, исследования и воссоздания жизни и человека. И повесть «Волоколамское шоссе» отличается безупречной достоверностью даже в мелочах (если Бек пишет, что тринадцатого октября «все было в снегу», - не нужно обращаться к архивам метеослужбы, можно не сомневаться, так оно и было в действительности). Это своеобразная, но точная хроника кровопролитных оборонительных боев под Москвой (так сам автор определял жанр своей книги), раскрывающая, почему немецкая армия, дойдя до стен нашей столицы, взять ее не смогла.

И самое главное, из-за чего «Волоколамское шоссе» следует числить за художественной литературой, а не журналистикой. За профессионально армейскими, военными заботами - дисциплины, боевой подготовки, тактики боя, - которыми поглощен Момыш-Улы, для автора встают проблемы нравственные, общечеловеческие, до предела обостренные обстоятельствами войны, постоянно ставящими человека на грань между жизнью и смертью: страха и мужества, самоотверженности и эгоизма, верности и предательства.

В художественном строе повести Бека немалое место занимает полемика с пропагандистскими стереотипами, с батальными штампами, полемика явная и скрытая. Явная, потому что таков характер главного героя: он резок, не склонен обходить острые углы, даже себе не прощает слабостей и ошибок, не терпит пустословия и пышнословия. Вот характерный эпизод:

«Подумав, он проговорил:

- „He ведая страха, панфиловцы рвались в первый бой...“ Как, по-вашему: подходящее начало?

He знаю, - нерешительно сказал я.

Так пишут ефрейторы литературы, - жестко сказал он. - В эти дни, что вы живете здесь, я нарочно велел поводить вас по таким местечкам, где иногда лопаются две-три мины, где посвистывают пули. Я хотел, чтобы вы испытали страх. Можете не подтверждать, я и без признаний знаю, что вам пришлось подавлять страх.

Так почему же вы и ваши товарищи по сочинительству воображаете, что воюют какие-то сверхъестественные люди, а не такие же, как вы?»

Через двадцать лет после войны Константин Симонов писал о «Волоколамском шоссе»: «Когда я первый раз (во время войны. - Л. Л.) читал эту книгу, главным чувством было удивление перед ее непобедимой точностью, перед ее железной достоверностью. Я был тогда военным корреспондентом и считал, что я знаю войну... Ho, когда я прочитал эту книгу, я с удивлением и завистью почувствовал, что ее написал человек, который знает войну достоверней и точнее меня...»

Симонов действительно хорошо знал войну. С тех пор как в июне сорок первого он отправился в действующую армию на Западный фронт, которому тогда пришлось принять на себя главный удар немецких танковых колонн, лишь за первые пятнадцать месяцев войны, пока редакционная командировка не привела его в Сталинград, где только ни побывал он, чего только ни повидал. Чудом выбрался в июле сорок первого из кровавой сумятицы окружения. Был в осажденной врагом Одессе. Участвовал в боевом походе подводной лодки, минировавшей румынский порт. Ходил в атаку с пехотинцами на Арабатской Стрелке в Крыму...

И все-таки то, что Симонов увидел в Сталинграде, потрясло его. Ожесточение боев за этот город достигло того крайнего предела, что чудился ему здесь какой-то очень важный исторический рубеж в ходе боев. Человек, сдержанный в проявлении своих чувств, писатель, всегда чуравшийся громких фраз, он закончил один из сталинградских очерков почти патетически:

«Безыменная еще эта земля вокруг Сталинграда.

Ho когда-то ведь и слово "Бородино" знали только в Можайском уезде, оно было уездным словом. А потом в один день оно стало словом всенародным. Бородинская позиция была не лучше и не хуже многих других позиций, лежавших между Неманом и Москвой. Ho Бородино оказалось неприступной крепостью, потому что именно здесь решил русский солдат положить свою жизнь, но не сдаться. И поэтому мелководная речка стала непроходимой и холмы и перелески с наскоро вырытыми траншеями стали неприступными.

В степях под Сталинградом много безвестных холмов и речушек, много деревенек, названий которых не знает никто за сто верст отсюда, но народ ждет и верит, что название какой-то из этих деревенек прозвучит в веках, как Бородино, и что одно из этих степных широких полей станет полем великой победы».

Слова эти оказались пророческими, что стало ясно уже тогда, когда Симонов начал писать повесть «Дни и ночи». Ho события, которые уже осознавались как исторические - в самом точном и высоком смысле этого слова, - изображаются в повести так, как они воспринимались защитниками руин трех сталинградских домов, целиком поглощенными тем, чтобы отбить шестую за этот день атаку немцев, выкурить их ночью из захваченного ими подвала, переправить патроны и гранаты в отрезанный врагом дом. Каждый из них делал свое - им казалось - маленькое, но сверхтрудное и опасное дело, не помышляя, во что все это в конечном счете сложится. История в повести словно бы застигнута врасплох, она не успела привести себя в порядок, чтобы позировать будущим художникам - романтикам и монументалистам. Перенесенное в искусство почти в первозданном виде, то, что происходило в Сталинграде, должно потрясать, полагал автор «Дней и ночей». Стоит отметить близость эстетических позиций Симонова и Бека (не случайно Симонов так высоко оценил «Волоколамское шоссе»).

Следуя толстовской традиции (Симонов не раз говорил, что более высокого образца в литературе, чем Толстой, для него не было, - правда, в данном случае речь идет не об эпическом размахе «Войны и мира», а о бесстрашном взгляде на жестокую обыденность войны в «Севастопольских рассказах»), автор стремился представить «войну в настоящем ее выражении - в крови, в страданиях, в смерти». Эта знаменитая толстовская формула вмещает у Симонова и непосильный повседневный солдатский труд - многокилометровые марши, когда все, что нужно для боя и для жизни, приходится тащить на себе, вырытые, выдолбленные в мерзлой земле окопы и землянки - несть числа им. Да окопный быт - солдату надо как-то устроиться, чтобы поспать и помыться, надо залатать гимнастерку и починить сапоги. Скудный это, пещерный быт, но никуда не денешься, надо к нему приспособиться, а кроме того, если бы не заботы о ночлеге и харче, о куреве и портянках, человеку ни за что не выдержать постоянного соседства со смертельной опасностью.

«Дни и ночи» написаны с очерковой точностью, с дневниковой погруженностью во фронтовые будни. Ho образный строй повести, внутренняя динамика изображаемых в ней событий и характеров направлены на то, чтобы раскрыть духовный облик тех, кто стоял насмерть в Сталинграде. В повести первый этап невиданно жестоких боев в городе заканчивается тем, что враг, отрезав дивизию, в которую входил батальон главного героя повести Сабурова, от штаба армии, выходит к Волге. Казалось бы, все кончено, дальнейшее сопротивление бессмысленно, но защитники города и после этого не признали себя побежденными и с неослабевающим мужеством продолжали драться. Никакое превосходство врага уже не могло вызвать у них страха или замешательства. Если первые бои, как они изображены в повести, отличаются предельным нервным напряжением, яростной исступленностью, то теперь самым характерным писателю представляется спокойствие героев, их уверенность, что они выстоят, что немцы одолеть их не смогут. Это спокойствие обороняющихся стало проявлением самого высокого мужества, высшей ступенью мужества.

В повести «Дни и ночи» героическое выступает в самом массовом его проявлении. Душевная сила симоновских героев, не бросающаяся в глаза в обычных мирных условиях, по-настоящему проявляется в минуты смертельной опасности, в тяжких испытаниях, а самоотверженность и непоказное мужество становятся главным мерилом человеческой личности. Во всенародной войне, исход которой зависел от силы патриотического чувства множества людей, рядовых участников исторических катаклизмов, роль обыкновенного человека не понижалась, а повышалась. «Дни и ночи» помогали читателям осознать, что остановили и сломали немцев в Сталинграде не чудо-богатыри, которым все нипочем, - они ведь и в воде не тонут, и в огне не горят, - а простые смертные, которые тонули на волжских переправах и горели в объятых пламенем кварталах, которые не были заговорены от пуль и осколков, которым было тяжко и страшно, - у каждого из них была одна жизнь, которой надо было рисковать, с которой приходилось расставаться, но все вместе они выполнили свой долг, выстояли.

Эти повести Гроссмана и Горбатова, Бека и Симонова наметили основные направления послевоенной прозы о войне, выявили опорные традиции в классике. Опыт толстовской эпопеи отозвался в трилогии Симонова «Живые и мертвые», в дилогии Гроссмана «Жизнь и судьба». По-своему претворенный жесткий реализм «Севастопольских рассказов» обнаруживает себя в повестях и рассказах Виктора Некрасова и Константина Воробьева, Григория Бакланова и Владимира Тендрякова, Василя Быкова и Виктора Астафьева, Вячеслава Кондратьева и Булата Окуджавы, с ним связана почти вся проза писателей фронтового поколения. Романтической поэтике отдал дань Эммануил Казакевич в «Звезде». Видное место заняла документально-художественная литература, возможности которой продемонстрировал в войну А. Бек, ее успехи связаны с именами А. Адамовича, Д. Гранина, Д. Гусарова, С. Алексиевич, Е. Ржевской.

Публицисты и публицистика периода Великой Отечественной войны

С первых дней войны жанры публицистики, призванные раскрывать жизнь людей на фронте и в тылу, мир их духовных переживаний и чувств, их отношение к различным фактам войны, заняли прочное место на страницах периодической печати, передачах радио. Публицистика стала основной формой творчества крупнейших мастеров художественного слова.

Алексей Толстой, Николай Тихонов, Илья Эренбург, Михаил Шолохов, Константин Симонов, Борис Горбатов, Леонид Соболев, Всеволод Вишневский, Леонид Леонов, Мариэтта Шагинян, Алексей Сурков, Владимир Величко - публицисты этого времени.

Главная тема их произведений - тема Родины. В тяжелых условиях войны, когда решалась судьба страны, не могли оставлять равнодушной читательскую аудиторию произведения, звавшие к ее защите, к преодолению всех препятствий и лишений. Так воспринимались статьи “Родина” А.Толстого, “Сила России” Н.Тихонова, “Размышления у Киева” Л.Леонова, “Украина в огне” А.Довженко, “Душа России” И.Эренбурга, “Уроки истории” Вс. Вишневского.

Тема Родины занимает главное место в публицистическом творчестве А.Толстого с первых дней войны. 27 июня 1941 в “Правде” появилась его первая военная статья “Что мы защищаем”. В ней автор противопоставил захватническим устремлениям фашистской Германии твердую уверенность советского народа в правоте своего дела, ибо он защищал свою Родину.

Исключительного публицистического накала тема Отчизны достигла в статье “Родина”, опубликованной 7 ноября 1941 в газете “Красная звезда” и перепечатанной затем многими изданиями. Пророческие слова: “Мы сдюжим!”.

В творчестве А.Толстого - и художественном и публицистическом - тесно переплетаются две темы - Родины и внутреннего богатства национального характера русского человека. С наибольшей полнотой это единство воплотилось в “Рассказах Ивана Сударева”, первый цикл которых появился в “Красной звезде” в апреле 1942, а последний - “Русский характер” - не страницах этой же газеты 7 мая 1944.

За годы войны А.Толстой написал около 100 статей, текстов для выступлений на митингах и собраниях. Многие из них звучали по радио, публиковались в газетах.

23 июня 1941 - на второй день войны - началась публицистическая деятельность Ильи Эренбурга военного периода. Его статья “В первый день”, появившаяся в печати, несла с собой высокий гражданский пафос, стремление вселить в сознание людей непреклонную волю уничтожить фашистских захватчиков. Через два дня И.Эренбург по приглашению редакции “Красной звезды” пришел в газету и в тот же день написал статью “Гитлеровская ода”, которая была напечатана 26 июня. Его статьи и памфлеты публиковались также во многих центральных и фронтовых газетах.

Свою главную задачу он видел в воспитании у народа ненависти к захватчикам. Статьи И.Эренбурга “О ненависти”, “Оправдание ненависти”, “Киев”, “Одесса”, “Харьков” и другие обостряли чувство ненависти к врагу. Достигалось это за счет исключительной конкретности. Эренбург писал о фактах зверств захватчиков, приводил свидетельские показания, ссылки на секретные документу, приказы немецкого командования, личные записи убитых и пленных немцев.

Особого накала публицистика Эренбурга достигла в кризисные дни битвы за Москву. 12 октября 1941 “Красная звезда” опубликовала его статью “Выстоять!”. Этот страстный клич стал ведущей темой статей “Дни испытаний”, “Мы выстоим”, “Испытание”.

За годы войны Эренбург написал около 1,5 тысяч памфлетов, статей, корреспонденций, вышли в свет четыре тома его памфлетов и статей под названием “Война”. Первый том, изданный в 1942, открывался циклом памфлетов “Бешеные волки”, в котором с исключительной разоблачительной силой созданы образы фашистских главарей - Гитлера, Геринга, Геббельса, Гимлера.

Значительное место в творчестве Эренбурга периода войны заняли статьи и корреспонденции для зарубежного читателя. Они передавались через Совинформбюро и телеграфные агентства в газеты Америки, Англии и других государств. Свыше 300 публикаций составили данный цикл. Все они затем вошли в книгу “Летопись мужества”.

Константин Симонов - неутомимый корреспондент “Красной звезды”, прошедший дорогами войны тысячи километров и видевший все, что она с собой принесла.

Людям нравились суровые, мужественно-сдержанные корреспонденции и очерки К.Симонова. “Части прикрытия”, “В праздничную ночь”, “Юбилей”, “Истребитель истребителей”, “Песни” и другие потрясали правдой жизни, умением заглянуть в духовный мир человека, жизнь которого могла оборваться через мгновение.

К.Симонов был свидетелем многих решающих битва и писал о том, что лично видел. Конкретный адрес присутствует уже в заголовках материалов: “В Керченских каменломнях”, “Осада Тернополя”, “У берегов Румынии”, “На старой Смоленской дороге” и др.

Результатом командировки в Феодосию, только что освобожденную советским десантом и яростно бомбардируемую вражеской авиацией, стал первый в творческой биографии Симонова рассказ “Третий адъютант”. Сюжет его подсказала встреча с одним из десантников - в прошлом донецким шахтером, твердо убежденным, что “храбрых убивают реже, чем трусов”. Рассказ был опубликован в “Красной звезде” 15 января 1942 года.

Днем раньше в “Правде” появилось стихотворение “Жди меня”. Сотни газет его перепечатали.

Среди публицистов, находившихся в действующей армии, был и военный корреспондент “Красной звезды” Василий Гроссман. В очерках “Сталинградская битва”, “Волга - Сталинград”, “Власов” и др., в многочисленных корреспонденциях он вводил читателя в атмосферу борющегося Сталинграда.

В цикл событийных очерков о Сталинграде вошли “Огонь Сталинграда” Е.Кригер, “Дом Павлова” П.Шебунина, “Город-герой” Б.Полевого, “Сталинградское кольцо” Вас.Коротеева и другие.

Главное в публицистике периода войны заключалось в том, что она выражала силу духа и чаяния сражающегося народа. В публицистике военной поры особое место заняли очерки М.Шолохова “Наука ненависти”, “Гнусность”, его статьи “По пути к фронту”, “Люди Красной Армии”. Лейтмотивом их стала убежденность автора в том, что высоконравственная сила народа, его любовь к Отчизне окажут решающее воздействие на исход войны, приведут к победе. Эта идея пронизывала и очерки Л.Соболева “Морская душа”, А.Фадеева “Бессмертие”, А.Платонова “Сын народа” и др.

Высокое мастерство писателей, пришедших в военную публицистику, их самобытный творческий “почерк” придавали ей чрезвычайно многообразный по форме и резко индивидуальный по стилю характер.

Борис Горбатов, например, обратился к эпистолярной форме разговора с читателем. Его “Письма товарищу” несут в себе огромный заряд патриотизма. Они не только личностны, но и очень лиричны. Большинство из них были написаны, когда приходилось отступать, и линия фронта подошла к Москве. Первые четыре письма под общим заглавием “Родина” были опубликованы в сентябре 1941 в “Правде”. Перу Б.Горбатова принадлежат также очерки “Алексей Куликов, боец”, “После смерти”, “Власть”, “Из фронтового блокнота”, вошедшие в сборник “Рассказы о солдатской душе”, вышедший в 1943.

В конце войны создается большое количество путевых очерков. Их авторы Л.Славин, А.Малышко, Б.Полевой, П.Павленко и другие рассказывали о победных боях советских войск, освобождавших народы Европв от фашизма, писали о взятии Будапешта, Вены, о штурме Берлина.

С публицистическими и проблемными статьями в печати и на радио выступали партийные и государственные деятели: М.Калинин, А.Жданов, А.Щербаков, В.Карпинский, Д.Мануильский, Е.Ярославский.

Трудовой подвиг людей тыла запечатлен в публицистике Б.Агапова, Т.Тэсс, М.Шагинян. Проблемам обеспечения фронта и населения страны продовольствием посвящали свои очерки Е.Коненко, И.Рябов, А.Колосов.

Большой силой эмоционального воздействия обладала радиопублицистика. А.Гайдар, Л.Кассиль, П.Мануйлов, К.Паустовский, Е.Петров, Л.Соболев выступали по радио.

В годы войны заметное развитие получила фотопублицистика. Имена фотопублицистов “Правды”, “Известий”, “Красной звезды”, “Комсомольской правды” А.Устинова, М.Калашникова, Б.Кудоярова, Д.Бальтерманц, М.Бернштейн, В.Темина, П.Трошкина, Г.Хомзера, А.Капустянского, С.Лоскутова, Я.Халипа, И.Шагина встали в один ряд с именами публицистов пера и кинодокументалистов.

Усилиями опытных мастеров фотодела, литературы и графики с августа 1941 стал выпускаться литературно-художественный журнал “Фронтовая иллюстрация”. Почти одновременно стало выходить еще одно иллюстрированное издание - “Фотогазета”, с периодичностью шесть раз в месяц. “Фотогазета” выходить еще одно иллюстрированное издание - “Фотогазета”, с периодичностью шесть раз в месяц. “Фотогазета” выходила до Дня Победы.

Неизменно мощной силой в арсенале публицистики военной поры оставались сатирические жанры, юмористические издания. Сатирические материалы часто появлялись в центральной печати. Так, в “Правде” над ними трудился творческий коллектив, в который входили художники Кукрыниксы (М.Куприянов, П.Крылов, Н.Соколов) и поэт С.Маршак. На некоторых фронтах были созданы сатирические журналы: “Фронтовой юмор”, “Сквозняк” и другия.

Советская журналистика всей своей деятельностью способствовала созданию культа личности Сталина. В его личную заслугу ставились победы в первых пятилетках, в демократических завоеваниях, провозглашенных в новой Конституции СССР, в успехах строительства социализма. Пресса стала трибуной идейно-теоретического обоснования сталинизма. Как величайшие образцы творческого развития марксизма расценивались книги Сталина «Об основах ленинизма», «Краткий курс истории ВКП(б)» и др. Настойчивая пропаганда периодикой и радиовещанием авторитарной идеологии способствовала тому, что она проникла во все сферы духовной жизни общества и в том числе в журналистику, ставшую неотъемлемой частью аппарата тоталитарной системы.

Великая Отечественная война явилась самым трудным испытанием для Советского государства. Длившаяся почти четыре года война увенчалась величайшей в истории человечества победой, в достижении которой невозможно приуменьшить роль советской журналистики.

Война сразу же изменила весь облик советской печати: Увеличивается количество военных газет. Уменьшается объём гражданской прессы. Более чем в 2 раза сократилось число даже центральных газет. Значительно сократилось число местных изданий. Перестали выходить многие центральные отраслевые газеты, такие, как «Лесная промышленность», «Текстильная промышленность» и др. Некоторые специализированные центральные газеты были объединены. Так, вместо «Литературной газеты» и «Советского искусства» стала выходить газета «Литература и искусство».

Кроме «Комсомольской правды» и ленинградской «Смены» были закрыты все комсомольские газеты, а республиканские, краевые и областные партийные газеты стали выходить пять раз в неделю на двух полосах. Двухполосными стали и районные газеты, переведенные на еженедельный выпуск. Сокращению объема подверглась даже «Правда», выходившая в годы войны вместо шести на четырех полосах.

Меры по перестройке печати позволили в значительной степени преодолеть трудности в организации печатной пропаганды на фронте.

К концу 1942 г. задача создания массовой прессы в Вооруженных Силах в соответствии с требованиями военной поры была решена: к этому времени выходило 4 центральных, 13 фронтовых, 60 армейских, 33 корпусных, 600 дивизионных и бригадных газет. На фронтах и в армии было немало газет на языках народов СССР

Управление Советской Армии полуторамиллионным тиражом выпускало листок «Вести с Советской Родины», который постоянно информировал советских людей на захваченной временно врагом территории о положении на фронте и в тылу.

Огромное количество газет и листовок издавалось в тылу врага.

Из подпольных изданий, выходивших на оккупированной территории, наибольшей известностью пользовались газеты «За Советскую Украину», «Большевистская правда», «Витебский рабочий», «В бой за Родину!»…

Кроме «Красной звезды» и «Красного флота», возникли еще две центральные военные газеты: с августа 1941 г. стал издаваться «Сталинский сокол», с октября 1942 г. – «Красный сокол».

Значительные изменения произошли и в журнальной периодике. Были созданы журналы «Славяне», «Война и рабочий класс», литературно-художественный журнал «Фронтовая иллюстрация». Особое значение имели журналы для отдельных родов войск: «Артиллерийский журнал», «Связь Красной Армии», «Военно-инженерный журнал». Неизменным успехом пользовались сатирические журнальные издания «Фронтовой юмор» (Западный фронт), «Сквозняк» (Карельский фронт) и др.

В связи с необходимостью более оперативной передачи событий на фронте и в тылу, 24 июня 1941 г. было создано Советское информационное бюро. В задачу Совинформбюро входила оперативная и правдивая информация не только для советских людей, но и для зарубежных стран.

В годы войны особенно незаменимым стало самое оперативное средство информации – радиовещание , первые военные передачи которого появились одновременно с правительственным сообщением о нападении на Советский Союз фашистской Германии. Неизменно, начиная с самых первых радиопередач о событиях на фронте, они завершались призывами: «Враг будет разбит, победа будет за нами!».

О возросшей роли радиовещания в условиях войны свидетельствует оперативное создание филиалов Всесоюзного Радиовещания в различных городах нашей страны (в Куйбышеве, Свердловске, Комсомольске-на-Амуре). В ноябре 1942 г. из Москвы началось вещание на украинском и белорусском языках. Неизменными стали по радио передачи «Письма на фронт» и «Письма с фронтов Отечественной войны». В них было использовано свыше двух миллионов писем, благодаря которым более 20 тысяч фронтовиков нашли своих близких, эвакуированных в восточные районы страны.

На заключительном этапе войны советская журналистика пополнилась еще одним видом печати: были созданы газеты для населения освобожденных от фашистских захватчиков государств, о чем свидетельствуют уже названия этих изданий – «Свободная Польша», «Венгерская газета».

Вступая в войну против СССР, Гитлер заявлял, что это будет беспощадная борьба, идеологий и расовых различий, что она будет вестись с беспрецедентной жестокостью. Следуя этой установке, борьбу за порабощение советского народа гитлеровцы вели не только силой военного оружия, но и оружием слова. На временно оккупированной территории фашисты издавали десятки газет, со страниц которых утверждалось, что в развязывании небывалой в истории человечества войны повинна не гитлеровская Германия, а Советское государство. Эта ложь распространялась и в газетах, и в радиопередачах гитлеровцев.

Уже в 1941 г. немцы начали налаживать и свое радиовещание.

Каждодневно гитлеровские газеты и радио уверяли читателей и радиослушателей в провале советской армии, в несостоятельности большевизма, в том, что Англия и США слабее Германии, сообщали о том, что Германия победит.

Антисоветская гитлеровская пропаганда на временно оккупированной территории еще настоятельнее требовала перестройки всей советской журналистики, укрепления ее кадров самыми квалифицированными работниками. В этой связи впервые в истории отечественных средств массовой информации, в редакции газет, радиовещания, информационных агентств были направлены сотни и сотни советских писателей. Уже 24 июня 1941 г. на фронт отправились первые добровольцы-писатели, в том числе Б. Горбатов, А. Твардовский, Е. Долматовский, К. Симонов.

Большое значение во время войны имело слово. Пресса несла определённую идеалогию, поднимала боевой дух солдат. Также в её функции входила передача опыта, видов обороны и другой информации, необходимой для успеха советской армии.

В кадрах Красной Армии и Военно-Моского Флота в годы Великой Отечественной войны находилось 943 писателя. Полная опасностей работа писателей в качестве военных корреспондентов позволяла им находиться в самой гуще боевых действий, давала богатейший материал для ярких художественных и публицистических произведений.

Их предназначение было двояким. И они с ним справлялись. Являясь одновременно военными и журналистами военные корреспонденты внесли огромный вклад в историю нашей страны, в формирование системы СМИ СССР, в победу советской армии над фашистской Германией. Проблематика советской журналистики периода Великой Отечественной войны чрезвычайно многообразна. Но центральными оставались несколько тематических направлений: освещение военного положения страны и боевых действий Советской Армии; всесторонний показ героизма и мужества советских людей на фронте и в тылу у врага; тема единства фронта и тыла; характеристика военных действий Советской Армии на территориях европейских стран, освобождаемых от фашистской оккупации, и Германии.

Публицистика периода Великой Отечественной войны не знала себе равных во всей мировой истории. Писатели, публицисты, поэты, журналисты, драматурги встали со всем советским народом на защиту своего Отечества. Публицистика военной поры, многообразная по форме, индивидуальная по творческому воплощению – средоточие величия, беспредельного мужества и преданности советского человека своей Родине.

Годы Великой Отечественной войны вызвали к жизни различные формы и методы работы советской журналистики, усиливавшие ее воздействие на массы. Многие редакции и военные журналисты были тесно связаны с бойцами и командирами, с рабочими, колхозниками, вели с ними переписку, привлекали к участию в работе газет и на радио.