Царь

Что, Ксения? что, милая моя?
В невестах уж печальная вдовица!
Всё плачешь ты о мертвом женихе.
Дитя мое! судьба мне не судила
Виновником быть вашего блаженства.
Я, может быть, прогневал небеса,
Я счастие твое не мог устроить;
Безвинная! зачем же ты страдаешь?
А ты, мой сын, чем занят? Это что?

Феодор

Чертеж земли Московской; наше царство
Из края в край. Вот видишь: тут Москва,
Тут Новгород, тут Астрахань. Вот море,
Вот пермские дремучие леса,
А вот Сибирь.

Царь

А вот Сибирь. А это что такое
Узором здесь виется?

Феодор

Узором здесь виется? Это Волга.

Царь

Как хорошо! вот сладкий плод ученья!
Как с облаков ты можешь обозреть
Всё царство вдруг: границы, грады, реки.
Учись, мой сын: наука сокращает
Нам опыты быстротекущей жизни -
Когда-нибудь, и скоро, может быть,
Все области, которые ты ныне
Изобразил так хитро на бумаге,
Все под руку достанутся твою, -
Учись, мой сын, и легче и яснее
Державный труд ты будешь постигать.

Входит Семен Годунов.

Вот Годунов идет ко мне с докладом.
(Ксении.)
Душа моя, поди в свою светлицу;
Прости, мой друг; утешь тебя Господь.

Ксения с мамкою уходит.

Что скажешь мне, Семен Никитич?

Семен Годунов

Что скажешь мне, Семен Никитич? Нынче
Ко мне, чем свет, дворецкий князь-Василья
И Пушкина слуга пришли с доносом.

Царь

Семен Годунов

Ну. Пушкина слуга донес сперва,
Что поутру вчера к ним в дом приехал
Из Кракова гонец - и через час
Без грамоты отослан был обратно.

Царь

Гонца схватить.

Семен Годунов

Гонца схватить. Уж послано в догоню.

Царь

О Шуйском что?

Семен Годунов

О Шуйском что? Вечор он угощал
Своих друзей, обоих Милославских,
Бутурлиных, Михайла Салтыкова
Да Пушкина - да несколько других;
А разошлись уж поздно. Только Пушкин
Наедине с хозяином остался
И долго с ним беседовал еще.

Царь

Сейчас послать за Шуйским.

Семен Годунов

Сейчас послать за Шуйским. Государь!
Он здесь уже.

Царь

Он здесь уже. Позвать его сюда.

Годунов уходит.

Царь

Сношения с Литвою! это что?..
Противен мне род Пушкиных мятежный,
А Шуйскому не должно доверять.
Уклончивый, но смелый и лукавый…

Входит Шуйский.

Мне нужно, князь, с тобою говорить.
Но, кажется, ты сам пришел за делом,
И выслушать хочу тебя сперва.

Шуйский

Так, государь: мой долг тебе поведать
Весть важную.

Царь

Весть важную. Я слушаю тебя.

Шуйский
(тихо, указывая на Феодора)

Но, государь…

Царь

Но, государь… Царевич может знать,
Что ведает князь Шуйский. Говори.

Шуйский

Царь, из Литвы пришла нам весть…

Царь

Царь, из Литвы пришла нам весть… Не та ли,
Что Пушкину привез вечор гонец?

Шуйский

Всё знает он!.. Я думал, государь,
Что ты еще не ведаешь сей тайны.

Царь

Нет нужды, князь: хочу сообразить
Известия; иначе не узнаем
Мы истины.

Шуйский

Мы истины. Я знаю только то,
Что в Кракове явился самозванец
И что король и паны за него.

Царь

Что ж говорят? Кто этот самозванец?

Шуйский

Не ведаю.

Царь

Не ведаю. Но… чем опасен он?

Шуйский

Конечно, царь: сильна твоя держава,
Ты милостью, раденьем и щедротой
Усыновил сердца своих рабов.
Но знаешь сам: бессмысленная чернь
Изменчива, мятежна, суеверна,
Легко пустой надежде предана,
Мгновенному внушению послушна,
Для истины глуха и равнодушна,
А баснями питается она.
Ей нравится бесстыдная отвага;
Так если сей неведомый бродяга
Литовскую границу перейдет,
К нему толпу безумцев привлечет
Димитрия воскреснувшее имя.

Царь

Димитрия!.. как? этого младенца?
Димитрия!.. Царевич, удались.

Шуйский

Он покраснел: быть буре!..

Феодор

Он покраснел: быть буре!.. Государь,
Дозволишь ли…

Царь

Дозволишь ли… Нельзя, мой сын, поди.

Феодор уходит.

Димитрия!..

Шуйский

Димитрия!.. Он ничего не знал.

Царь

Послушай, князь: взять меры сей же час;
Чтоб от Литвы Россия оградилась
Заставами; чтоб ни одна душа
Не перешла за эту грань; чтоб заяц
Не прибежал из Польши к нам; чтоб ворон
Не прилетел из Кракова. Ступай.

Шуйский

Царь

Иду. Постой. Не правда ль, эта весть
Затейлива? Слыхал ли ты когда,
Чтоб мертвые из гроба выходили
Допрашивать царей, царей законных,
Назначенных, избранных всенародно,
Увенчанных великим патриархом?
Смешно? а? что? что ж не смеешься ты?

Шуйский

Я, государь?..

Царь

Я, государь?.. Послушай, князь Василий:
Как я узнал, что отрока сего…
Что отрок сей лишился как-то жизни,
Ты послан был на следствие; теперь
Тебя крестом и Богом заклинаю,
По совести мне правду объяви:
Узнал ли ты убитого младенца
И не было ль подмена? Отвечай.

Шуйский

Клянусь тебе…

Царь

Клянусь тебе… Нет, Шуйский, не клянись,
Но отвечай: то был царевич?

Шуйский

Но отвечай: то был царевич? Он.

Царь

Подумай, князь. Я милость обещаю,
Прошедшей лжи опалою напрасной
Не накажу. Но если ты теперь
Со мной хитришь, то головою сына
Клянусь - тебя постигнет злая казнь,
Такая казнь, что царь Иван Васильич
От ужаса во гробе содрогнется.

Шуйский

Не казнь страшна; страшна твоя немилость;
Перед тобой дерзну ли я лукавить?
И мог ли я так слепо обмануться,
Что не узнал Димитрия? Три дня
Я труп его в соборе посещал,
Всем Угличем туда сопровожденный.
Вокруг его тринадцать тел лежало,
Растерзанных народом, и по ним
Уж тление приметно проступало,
Но детский лик царевича был ясен
И свеж и тих, как будто усыпленный;
Глубокая не запекалась язва,
Черты ж лица совсем не изменились.
Нет, государь, сомненья нет: Димитрий
Во гробе спит.

Царь
(спокойно)

Во гробе спит. Довольно, удались.

Шуйский уходит.

Ух, тяжело!.. дай дух переведу -
Я чувствовал: вся кровь моя в лицо
Мне кинулась и тяжко опускалась…
Так вот зачем тринадцать лет мне сряду
Всё снилося убитое дитя!
Да, да - вот что! теперь я понимаю.
Но кто же он, мой грозный супостат?
Кто на меня? Пустое имя, тень -
Ужели тень сорвет с меня порфиру
Иль звук лишит детей моих наследства?
Безумец я! чего ж я испугался?
На призрак сей подуй - и нет его.
Так решено: не окажу я страха -
Но презирать не должно ничего…
Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!

КРАКОВ. ДОМ ВИШНЕВЕЦКОГО

Самозванец и pater Черниковский.

Самозванец

Нет, мой отец, не будет затрудненья;
Я знаю дух народа моего;
В нем набожность не знает исступленья;
Ему священ пример царя его.
Всегда, к тому ж, терпимость равнодушна.
Ручаюсь я, что прежде двух годов
Весь мой народ и вся Восточна Церковь
Признают власть наместника Петра.

Pater

Вспомоществуй тебе святый Игнатий,
Когда придут иные времена.
А между тем небесной благодати
Таи в душе, царевич, семена;
Притворствовать пред оглашенным светом
Нам иногда духовный долг велит;
Твои слова, деянья судят люди,
Намеренья единый видит Бог.

Самозванец

Amen . Кто там?

Входит слуга.

Amen. Кто там? Сказать: мы принимаем.

Отворяются двери, входит толпа русских и поляков.

Товарищи! мы выступаем завтра
Из Кракова. Я, Мнишек, у тебя
Остановлюсь в Самборе на три дня.
Я знаю: твой гостеприимный замок
И пышностью блистает благородной,
И славится хозяйкой молодой.
Прелестную Марину я надеюсь
Увидеть там. А вы, мои друзья,
Литва и Русь, вы, братские знамена
Поднявшие на общего врага,
На моего коварного злодея,
Сыны славян, я скоро поведу
В желанный бой дружины ваши грозны.
Но между вас я вижу новы лица.

Гаврила Пушкин

Они пришли у милости твоей
Просить меча и службы.

Самозванец

Просить меча и службы. Рад вам, дети.
Ко мне, друзья. Но кто, скажи мне, Пушкин,
Красавец сей?

Пушкин

Красавец сей? Князь Курбский.

Самозванец

Красавец сей? Князь Курбский. Имя громко!

(Курбскому)

Ты родственник казанскому герою?

Курбский

Я сын его.

Самозванец

Я сын его. Он жив еще?

Курбский

Я сын его. Он жив еще? Нет, умер.

Самозванец

Великий ум! муж битвы и совета!
Но с той поры, когда являлся он,
Своих обид ожесточенный мститель,
С литовцами под ветхий город Ольгин,
Молва об нем умолкла.

Курбский

Молва об нем умолкла. Мой отец
В Волынии провел остаток жизни,
В поместиях, дарованных ему
Баторием. Уединен и тих,
В науках он искал себе отрады;
Но мирный труд его не утешал:
Он юности своей отчизну помнил
И до конца по ней он тосковал.

Самозванец

Несчастный вождь! как ярко просиял
Восход его шумящей, бурной жизни.
Я радуюсь, великородный витязь,
Что кровь его с отечеством мирится;
Вины отцов не должно вспоминать;
Мир гробу их! Приближься, Курбский… Руку!
Не странно ли? сын Курбского ведет
На трон, кого? да - сына Иоанна!..
Всё за меня: и люди и судьба.
Ты кто такой?

Поляк

Ты кто такой? Собаньский, шляхтич вольный.

Самозванец

Хвала и честь тебе, свободы чадо!
Вперед ему треть жалованья выдать.
Но эти кто? Я узнаю на них
Земли родной одежду. Это наши.

Хрущов
(бьет челом)

Так, государь, отец наш. Мы твои
Усердные, гонимые холопья.
Мы из Москвы, опальные, бежали
К тебе, наш царь, - и за тебя готовы
Главами лечь, да будут наши трупы
На царский трон ступенями тебе.

Самозванец

Мужайтеся, безвинные страдальцы, -
Лишь дайте мне добраться до Москвы,
А там Борис расплатится во всем.
Ты кто?

Карела

Ты кто? Казак; к тебе я с Дона послан
От вольных войск, от храбрых атаманов,
От казаков верховых и низовых
Узреть твои царевы ясны очи
И кланяться тебе их головами.

Самозванец

Я знал донцов; не сомневался видеть
В своих рядах казачьи бунчуки.
Благодарим Донское наше войско.
Мы ведаем, что ныне казаки
Неправедно притеснены, гонимы;
Но если Бог поможет нам вступить
На трон отцов, то мы по старине
Пожалуем наш верный вольный Дон.

Поэт
(приближается, кланяясь низко и хватая Гришку за полу)

Великий принц, светлейший королевич!

Самозванец

Что хочешь ты?

Поэт
(подает ему бумагу)

Что хочешь ты? Примите благосклонно
Сей бедный плод усердного труда.

Самозванец

Что вижу я? Латинские стихи!
Стократ священ союз меча и лиры;
Единый лавр их дружно обвивает.
Родился я под небом полунощным,
Но мне знаком латинской музы голос
И я люблю парнасские цветы.
Я верую в пророчества пиитов.
Нет, не вотще в их пламенной груди
Кипит восторг: благословится подвиг,
Его ж они прославили заране!
Приближься, друг. В мое воспоминанье
Прими сей дар.

(Дает ему перстень.)

Прими сей дар. Когда со мной свершится
Судьбы завет, когда корону предков
Надену я, надеюсь вновь услышать
Твой сладкий глас, твой вдохновенный гимн.
Musa gloriam coronat, gloriaque musam.
Итак, друзья, до завтра, до свиданья.

Все

В поход, в поход! Да здравствует Димитрий,
Да здравствует великий князь Московский!

ЗАМОК ВОЕВОДЫ МНИШКА В САМБОРЕ

Ряд освещенных комнат. Музыка.

Вишневецкий, Мнишек.

Мнишек

Он говорит с одной моей Мариной,
Мариною одною занят он…
А дело-то на свадьбу страх похоже.
Ну - думал ты, признайся, Вишневецкий,
Что дочь моя царицей будет? а?

Вишневецкий

Да, чудеса… и думал ли ты, Мнишек,
Что мой слуга взойдет на трон московский?

Мнишек

А какова, скажи, моя Марина?
Я только ей промолвил: ну, смотри!
Не упускай Димитрия!.. и вот
Всё кончено, уж он в ее сетях.

Музыка играет польский. Самозванец идет с Мариною в первой паре.

Марина
(тихо Димитрию)

Да, ввечеру, в одиннадцать часов,
В аллее лип, я завтра у фонтана.

Расходятся. Другая пара.

Кавалер

Что в ней нашел Димитрий?

Дама

Что в ней нашел Димитрий? Как! она
Красавица.

Кавалер

Красавица. Да, мраморная нимфа:
Глаза, уста без жизни, без улыбки…

Новая пара.

Дама

Он не красив, но вид его приятен,
И царская порода в нем видна.

Новая пара.

Дама

Когда ж поход?

Кавалер

Когда ж поход? Когда велит царевич,
Готовы мы; но, видно, панна Мнишек
С Димитрием задержит нас в плену.

Дама

Приятный плен.

Кавалер

Приятный плен. Конечно, если вы…

Расходятся; комнаты пустеют.

Мнишек

Мы, старики, уж нынче не танцуем,
Музыки гром не призывает нас,
Прелестных рук не жмем и не целуем,
Ох, не забыл старинных я проказ!
Теперь не то, не то, что прежде было!
И молодежь, ей-ей, не так смела,
И красота не так уж весела,
Признайся, друг: всё как-то приуныло.
Оставим их; пойдем, товарищ мой,
Венгерского, обросшую травой,
Велим отрыть бутылку вековую
Да в уголку потянем-ка вдвоем
Душистый ток, струю, как жир, густую,
А между тем посудим кой о чем.
Пойдем же, брат.

Вишневецкий

Пойдем же, брат. И дело, друг, пойдем.

НОЧЬ. САД. ФОНТАН

Самозванец
(входит)

Вот и фонтан; она сюда придет.
Я, кажется, рожден не боязливым;
Перед собой вблизи видал я смерть;
Пред смертию душа не содрогалась.
Мне вечная неволя угрожала,
За мной гнались - я духом не смутился
И дерзостью неволи избежал.
Но что ж теперь теснит мое дыханье?
Что значит сей неодолимый трепет?
Иль это дрожь желаний напряженных?
Нет, это страх. День целый ожидал
Я тайного свидания с Мариной,
Обдумывал всё то, что ей скажу,
Как обольщу ее надменный ум,
Как назову московскою царицей, -
Но час настал - и ничего не помню;
Не нахожу затверженных речей;
Любовь мутит мое воображенье…
Но что-то вдруг мелькнуло… шорох… тише…
Нет, это свет обманчивой луны,
И прошумел здесь ветерок.

Марина
(входит)

И прошумел здесь ветерок. Царевич!

Самозванец

Она!.. Вся кровь во мне остановилась.

Марина

Димитрий! Вы?

Самозванец

Димитрий! Вы? Волшебный, сладкий голос!

(Идет к ней.)

Ты ль наконец? Тебя ли вижу я,
Одну со мной, под сенью тихой ночи?
Как медленно катился скучный день!
Как медленно заря вечерня гасла!
Как долго ждал во мраке я ночном!

Марина

Часы бегут, и дорого мне время -
Я здесь тебе назначила свиданье
Не для того, чтоб слушать нежны речи
Любовника. Слова не нужны. Верю,
Что любишь ты; но слушай: я решилась
С твоей судьбой, и бурной и неверной,
Соединить судьбу мою; то вправе
Я требовать, Димитрий, одного:
Я требую, чтоб ты души своей
Мне тайные открыл теперь надежды,
Намеренья и даже опасенья;
Чтоб об руку с тобой могла я смело
Пуститься в жизнь - не с детской слепотой,
Не как раба желаний легких мужа,
Наложница безмолвная твоя,
Но как тебя достойная супруга,
Помощница московского царя.

Самозванец

О, дай забыть хоть на единый час
Моей судьбы заботы и тревоги!
Забудь сама, что видишь пред собой
Царевича. Марина! зри во мне
Любовника, избранного тобою,
Счастливого твоим единым взором.
О, выслушай моления любви!
Дай высказать всё то, чем сердце полно!

Марина

Не время, князь: ты медлишь, и меж тем
Приверженность твоих клевретов стынет;
Час от часу опасность и труды
Становятся опасней и труднее;
Уж носятся сомнительные слухи,
Уж новизна сменяет новизну;
А Годунов свои приемлет меры…

Самозванец

Что Годунов? во власти ли Бориса
Твоя любовь, одно мое блаженство?
Нет, нет. Теперь гляжу я равнодушно
На трон его, на царственную власть.
Твоя любовь… что без нее мне жизнь,
И славы блеск, и русская держава?
В глухой степи, в землянке бедной - ты,
Ты заменишь мне царскую корону;
Твоя любовь…

Марина

Твоя любовь… Стыдись! не забывай
Высокого, святого назначенья:
Тебе твой сан дороже должен быть
Всех радостей, всех обольщений жизни.
Его ни с чем не можешь ты равнять.
Не юноше кипящему, безумно
Плененному моею красотой,
Знай: отдаю торжественно я руку
Наследнику московского престола,
Царевичу, спасенному судьбой.

Самозванец

Не мучь меня, прелестная Марина,
Не говори, что сан, а не меня
Избрала ты. Марина! ты не знаешь,
Как больно тем ты сердце мне язвишь -
Как! ежели… о страшное сомненье!
Скажи: когда б не царское рожденье
Назначила слепая мне судьба,
Когда б я был не Иоаннов сын,
Не сей давно забытый миром отрок,
Тогда б… тогда б любила ль ты меня?

Марина

Димитрий ты и быть иным не можешь;
Другого мне любить нельзя.

Самозванец

Другого мне любить нельзя. Нет! полно:
Я не хочу делиться с мертвецом
Любовницей, ему принадлежащей;
Нет, полно мне притворствовать! скажу
Всю истину; так знай же: твой Димитрий
Давно погиб, зарыт - и не воскреснет;
А хочешь ли ты знать, кто я таков?
Изволь, скажу: я бедный черноризец;
Монашеской неволею скучая,
Под клобуком свой замысел отважный
Обдумал я, готовил миру чудо -
И наконец из келии бежал
К украинцам, в их буйные курени;
Владеть конем и саблей научился;
Явился к вам, Димитрием назвался
И поляков безмозглых обманул.
Что скажешь ты, надменная Марина?
Довольна ль ты признанием моим?
Что ж ты молчишь?

Марина

Что ж ты молчишь? О стыд! о горе мне!

(Молчание.)

Самозванец
(тихо)

Куда завлек меня порыв досады!
С таким трудом устроенное счастье
Я, может быть, навеки погубил.
Что сделал я, безумец?

(Вслух.)

Что сделал я, безумец? Вижу, вижу:
Стыдишься ты не княжеской любви;
Так вымолви ж мне роковое слово;
В твоих руках теперь моя судьба,
Реши: я жду.

(Бросается на колени.)

Марина

Реши: я жду. Встань, бедный самозванец.
Не мнишь ли ты коленопреклоненьем,
Как девочки доверчивой и слабой
Тщеславное мне сердце умилить?
Ошибся, друг: у ног своих видала
Я рыцарей и графов благородных;
Но их мольбы я хладно отвергала
Не для того, чтоб беглого монаха…

Самозванец
(встает)

Не презирай младого самозванца;
В нем доблести таятся, может быть,
Достойные московского престола,
Достойные руки твоей бесценной…

Марина

Достойные позорной петли, дерзкий!

Самозванец

Виновен я; гордыней обуянный,
Обманывал я Бога и царей,
Я миру лгал; но не тебе, Марина,
Меня казнить; я прав перед тобою.
Нет, я не мог обманывать тебя.
Ты мне была единственной святыней,
Пред ней же я притворствовать не смел;
Любовь, любовь ревнивая, слепая,
Одна любовь принудила меня
Всё высказать.

Марина

Всё высказать. Чем хвалится, безумец!
Кто требовал признанья твоего?
Уж если ты, бродяга безымянный,
Мог ослепить чудесно два народа,
Так должен уж по крайней мере ты
Достоин быть успеха своего
И свой обман отважный обеспечить
Упорною, глубокой, вечной тайной.
Могу ль, скажи, предаться я тебе,
Могу ль, забыв свой род и стыд девичий,
Соединить судьбу мою с твоею,
Когда ты сам с такою простотой,
Так ветрено позор свой обличаешь?
Он из любви со мною проболтался!
Дивлюся: как перед моим отцом
Из дружбы ты доселе не открылся,
От радости пред нашим королем
Или еще пред паном Вишневецким
Из верного усердия слуги.

Самозванец

Клянусь тебе, что сердца моего
Ты вымучить одна могла признанье.
Клянусь тебе, что никогда, нигде,
Ни в пиршестве, за чашею безумства,
Ни в дружеском заветном разговоре,
Ни под ножом, ни в муках истязаний
Сих тяжких тайн не выдаст мой язык.

Марина

Клянешься ты! итак, должна я верить.
О, верю я! Но чем, нельзя ль узнать,
Клянешься ты? Не именем ли Бога,
Как набожный приемыш езуитов?
Иль честию, как витязь благородный,
Иль, может быть, единым царским словом,
Как царский сын? не так ли? Говори.

Димитрий
(гордо)

Тень Грозного меня усыновила,
Димитрием из гроба нарекла,
Вокруг меня народы возмутила
И в жертву мне Бориса обрекла.
Царевич я. Довольно, стыдно мне
Пред гордою полячкой унижаться.
Прощай навек: игра войны кровавой,
Судьбы моей обширные заботы
Тоску любви, надеюсь, заглушат.
О, как тебя я стану ненавидеть,
Когда пройдет постыдной страсти жар.
Теперь иду - погибель иль венец
Мою главу в России ожидает,
Найду ли смерть, как воин в битве честной
Иль как злодей на плахе площадной,
Не будешь ты подругою моей,
Моей судьбы не разделишь со мною;
Но, может быть, ты будешь сожалеть
Об участи, отвергнутой тобою.

Марина

А если я твой дерзостный обман
Заранее пред всеми обнаружу?

Самозванец

Не мнишь ли ты, что я тебя боюсь?
Что более поверят польской деве,
Чем русскому царевичу? Но знай,
Что ни король, ни папа, ни вельможи
Не думают о правде слов моих.
Димитрий я иль нет - что им за дело?
Но я предлог раздоров и войны.
Им это лишь и нужно; и тебя,
Мятежница, поверь, молчать заставят.
Прощай.

Марина

Прощай. Постой, царевич. Наконец
Я слышу речь не мальчика, но мужа.
С тобою, князь, она меня мирит.
Безумный твой порыв я забываю
И вижу вновь Димитрия. Но слушай:
Пора, пора! проснись, не медли боле,
Веди полки скорее на Москву;
Очисти Кремль, садись на трон московский -
Тогда за мной шли брачного посла;
Но, слышит Бог, пока твоя нога
Не оперлась на тронные ступени,
Пока тобой не свержен Годунов, С моих одежд, пью жадно воздух новый:
Он мне родной! теперь твоя душа,
О мой отец, утешится и в гробе
Опальные возрадуются кости!
Блеснул опять наследственный наш меч,
Сей славный меч - гроза Казани темной,
Сей добрый меч - слуга царей московских!
В своем пиру теперь он загуляет,
За своего надёжу-государя!..

Самозванец
(едет тихо с поникшей головой)

Как счастлив он! как чистая душа
В нем радостью и славой разыгралась!
О витязь мой, завидую тебе!
Сын Курбского, воспитанный в изгнаньи,
Забыв отцом снесенные обиды,
Его вину за гробом искупив,
Ты кровь излить за сына Иоанна
Готовишься, законного царя
Ты возвратить отечеству… ты прав,
Душа твоя должна пылать весельем.

Курбский

Ужель и ты не веселишься духом?
Вот наша Русь: она твоя, царевич.
Там ждут тебя сердца твоих людей, Пора смирить безумца! Поезжайте,
Ты, Трубецкой, и ты, Басманов; помощь
Нужна моим усердным воеводам.
Бунтовщиком Чернигов осажден.
Спасайте град и граждан.

Басманов

Спасайте град и граждан. Государь,
Трех месяцев отныне не пройдет,
И замолчит и слух о самозванце;
Его в Москву мы привезем, как зверя
Заморского, в железной клетке. Богом
Тебе клянусь.

(Уходит с Трубецким.)

Царь

Тебе клянусь. Мне свейский государь
Через послов союз свой предложил;
Но не нужна нам чуждая помога;
Своих людей у нас довольно ратных,
Чтоб отразить изменников и ляха.
Я отказал.
Я отказал. Щелкалов! разослать
Во все концы указы к воеводам,
Чтоб на коня садились и людей
По старине на службу высылали;
В монастырях подобно отобрать
Служителей причетных. В прежни годы,
Когда бедой отечеству грозило,
Отшельники на битву сами шли;
Но не хотим тревожить ныне их;
Пусть молятся за нас они: таков
Указ царя и приговор боярский.
Теперь вопрос мы важный разрешим:
Вы знаете, что наглый самозванец
Коварные промчал повсюду слухи;
Повсюду им разосланные письма
Посеяли тревогу и сомненье;
На площадях мятежный бродит шепот,
Умы кипят… их нужно остудить;
Предупредить желал бы казни я,
Но чем и как? Решим теперь. Ты первый,
Святый отец, свою поведай мысль.

Патриарх

Благословен Всевышний, поселивший
Дух милости и кроткого терпенья
В душе твоей, великий государь;
Ты грешному погибели не хочешь,
Ты тихо ждешь, да про́йдет заблужденье;
Оно пройдет, и солнце правды вечной
Всех озарит.
Всех озарит. Твой верный богомолец,
В делах мирских не мудрый судия,
Дерзает днесь подать тебе свой голос:
Бесовский сын, расстрига окаянный,
Прослыть умел Димитрием в народе;
Он именем царевича, как ризой
Украденной, бесстыдно облачился;
Но стоит лишь ее раздрать - и сам
Он наготой своею посрамится.
Сам Бог на то нам средство посылает;
Знай, государь, тому прошло шесть лет,
В тот самый год, когда тебя Господь
Благословил на царскую державу, -
В вечерний час ко мне пришел однажды
Простой пастух, уже маститый старец,
И чудную поведал он мне тайну.
«В младых летах, - сказал он, - я ослеп
И с той поры не знал ни дня, ни ночи
До старости; напрасно я лечился
И зелием, и тайным нашептаньем;
Напрасно я ходил на поклоненье
В обители к великим чудотворцам;
Напрасно я из кладязей святых
Кропил водой целебной темны очи -
Не посылал Господь мне исцеленья.
Вот наконец утратил я надежду
И к тьме своей привык, и даже сны
Мне виданных вещей уж не являли,
А снилися мне только звуки. Раз,
В глубоком сне, я слышу, детский голос
Мне говорит: „Встань, дедушка, поди
Ты в Углич-град, в собор Преображенья;
Там помолись ты над моей могилкой,
Бог милостив - и я тебя прощу“.
- „Но кто же ты?“ - спросил я детский голос.
„Царевич я Димитрий. Царь небесный
Приял меня в лик ангелов своих,
И я теперь великий чудотворец.
Иди, старик“. - Проснулся я и думал:
Что ж? может быть, и в самом деле Бог
Мне позднее дарует исцеленье.
Пойду - и в путь отправился далекий.
Вот Углича достиг я, прихожу
В святый собор и слушаю обедню
И, разгорясь душой усердной, плачу
Так сладостно, как будто слепота
Из глаз моих слезами вытекала.
Когда народ стал выходить, я внуку
Сказал: „Иван, веди меня на гроб
Царевича Димитрия“. И мальчик
Повел меня - и только перед гробом
Я тихую молитву сотворил,
Глаза мои прозрели: я увидел
И Божий свет, и внука, и могилку».
Вот, государь, что мне поведал старец.

Общее смущение. В продолжение сей речи Борис несколько раз отирает лицо платком.

Я посылал тогда нарочно в Углич,
И сведано, что многие страдальцы
Спасение подобно обретали
У гробовой царевича доски.
Вот мой совет: во Кремль святые мощи
Перенести, поставить их в соборе
Архангельском; народ увидит ясно
Тогда обман безбожного злодея,
И мощь бесов исчезнет яко прах.

Молчание.

Князь Шуйский

Святый отец, кто ведает пути
Всевышнего? Не мне его судить.
Нетленный сон и силу чудотворства
Он может дать младенческим останкам,
Но надлежит народную молву
Исследовать прилежно и бесстрастно;
А в бурные ль смятений времена
Нам помышлять о столь великом деле?
Не скажут ли, что мы святыню дерзко
В делах мирских орудием творим?
Народ и так колеблется безумно,
И так уж есть довольно шумных толков:
Умы людей не время волновать
Нежданною, столь важной новизною.
Сам вижу я: необходимо слух,
Рассеянный расстригой, уничтожить;
Но есть на то иные средства - проще.
Так, государь, когда изволишь ты,
Я сам явлюсь на площади народной,
Уговорю, усовещу безумство
И злой обман бродяги обнаружу.

Царь

Да будет так! Владыко патриарх,
Прошу тебя пожаловать в палату:
Сегодня мне нужна твоя беседа.

Уходит; за ним и все бояре.

Один боярин
(тихо другому)

Заметил ты, как государь бледнел
И крупный пот с лица его закапал?

Другой

Я - признаюсь - не смел поднять очей,
Не смел вздохнуть, не только шевельнуться.

Первый боярин

А выручил князь Шуйский. Молодец!

20 февраля 1598 г. Уже месяц, как Борис Годунов затворился вместе со своей сестрой в монастыре, покинув «все мирское» и отказываясь принять московский престол. Народ объясняет отказ Годунова венчаться на царство в нужном для Бориса духе: «Его страшит сияние престола». Игру Годунова прекрасно понимает «лукавый царедворец» боярин Шуйский, прозорливо угадывая дальнейшее развитие событий:

Народ ещё повоет да поплачет,
Борис ещё поморщится немного, ‹…›
И наконец по милости своей
Принять венец смиренно согласится...

Иначе «понапрасну лилася кровь царевича-младенца», в смерти которого Шуйский напрямую обвиняет Бориса.

События развиваются так, как предсказывал Шуйский. Народ, «что волны, рядом ряд», падает на колени и с «воем» и «плачем» умоляет Бориса стать царём. Борис колеблется, затем, прерывая своё монастырское затворничество, принимает «власть Великую (как он говорит в своей тронной речи) со страхом и смиреньем».

Прошло четыре года. Ночь. В келье Чудова монастыря отец Пимен готовится завершить летопись «последним сказанием». Пробуждается молодой инок Григорий, спавший тут же, в келье Пимена. Он сетует на монашескую жизнь, которую ему приходится вести с отроческих лет, и завидует весёлой «младости» Пимена:

Ты рать Литвы при Шуйском отражал,
Ты видел двор и роскошь Иоанна!
Счастлив!

Увещевая молодого монаха («Я долго жил и многим насладился; / Но с той поры лишь ведаю блаженство, / Как в монастырь Господь меня привёл»), Пимен приводит в пример царей Иоанна и Феодора, искавших успокоение «в подобии монашеских трудов». Григорий расспрашивает Пимена о смерти Димитрия-царевича, ровесника молодого инока, - в то время Пимен был на послушании в Угличе, где Бог его и привёл видеть «злое дело», «кровавый грех». Как «страшное, невиданное горе» воспринимает старик избрание цареубийцы на престол. «Сей повестью печальной» он собирается завершить свою летопись и передать дальнейшее её ведение Григорию.

Григорий бежит из монастыря, объявив, что будет «царём на Москве». Об этом докладывает игумен Чудова монастыря патриарху.

Патриарх отдаёт приказ поймать беглеца и сослать его в Соловецкий монастырь на вечное поселение.

Царские палаты. Входит царь после «любимой беседы» с колдуном. Он угрюм. Шестой год он царствует «спокойно», но обладание московским престолом не сделало его счастливым. А ведь помыслы и деяния Годунова были высоки:

Я думал свой народ
В довольствии, во славе успокоить, ‹…›
Я отворил им житницы, я злато
Рассыпал им ‹…›
Я выстроил им новые жилища...

Тем сильнее постигшее его разочарование: «Ни власть, ни жизнь меня не веселят ‹…›, Мне счастья нет». И все же источник тяжёлого душевного кризиса царя кроется не только в осознании им бесплодности всех его трудов, но и в муках нечистой совести («Да, жалок тот, в ком совесть нечиста»).

Корчма на литовской границе. Григорий Отрепьев, одетый в мирское платье, сидит за столом с бродягами-чернецами Мисаилом и Варламом. Он выведывает у хозяйки дорогу на Литву. Входят приставы. Они ищут Отрепьева, в руках у них царский указ с его приметами. Григорий вызывается прочесть указ и, читая его, подменяет свои приметы приметами Мисаила. Когда обман раскрывается, он ловко ускользает из рук растерявшейся стражи.

Дом Василия Шуйского. Среди гостей Шуйского Афанасий Пушкин. У него новость из Кракова от племянника Гаврилы Пушкина, которой он после ухода гостей делится с хозяином: при дворе польского короля появился Димитрий, «державный отрок, По манию Бориса убиенный...». Димитрий «умён, приветлив, ловок, по нраву всем», король его приблизил к себе и, «говорят, помогу обещал». Для Шуйского эта новость «весть важная! и если до народа Она дойдёт, то быть грозе великой».

Царские палаты. Борис узнает от Шуйского о самозванце, появившемся в Кракове, и «что король и паны за него». Услышав, что самозванец выдаёт себя за царевича Димитрия, Годунов начинает в волнении расспрашивать Шуйского, исследовавшего это дело в Угличе тринадцать лет назад. Успокаивая Бориса, Шуйский подтверждает, что видел убитого царевича, но между прочим упоминает и о нетленности его тела - три дня труп Димитрия Шуйский «в соборе посещал ‹…›, Но детский лик царевича был ясен, / И свеж, и тих, как будто усыплённый».

Краков. В доме Вишневецкого Григорий (теперь он - Самозванец) обольщает своих будущих сторонников, обещая каждому из них то, что тот ждёт от Самозванца: иезуиту Черниковскому даёт обещание подчинить Русь Ватикану, беглым казакам сулит вольность, опальным слугам Бориса - возмездие.

В замке воеводы Мнишка в Самборе, где Самозванец останавливается на три дня, он попадает «в сети» его прелестной дочери Марины. Влюбившись, он признается ей в самозванстве, так как не желает «делиться с мертвецом любовницей». Но Марина не нуждается в любви беглого монаха, все её помыслы направлены к московскому трону. Оценив «дерзостный обман» Самозванца, она оскорбляет его до тех пор, пока в нем не просыпается чувство собственного достоинства и он не даёт ей гордую отповедь, называя себя Димитрием.

16 октября 1604 г. Самозванец с полками приближается к литовской границе. Его терзает мысль, что он врагов «позвал на Русь», но тут же находит себе оправдание: «Но пусть мой грех падёт не на меня - А на тебя, Борис-цареубийца!»

На заседании царской думы речь идёт о том, что Самозванец уже осадил Чернигов. Царь отдаёт Щелкалову приказ разослать «во все концы указы к воеводам», чтобы «людей ‹…› на службу высылали». Но самое опасное - слух о Самозванце вызвал «тревогу и сомненье», «на площадях мятежный бродит шёпот». Шуйский вызывается самолично успокоить народ, раскрыв «злой обман бродяги».

21 декабря 1604 г. войско Самозванца одерживает победу над русским войском под Новгород-Северским.

Площадь перед собором в Москве. В соборе только что закончилась обедня, где была провозглашена анафема Григорию, а теперь поют «вечную память» царевичу Димитрию. На площади толпится народ, у собора сидит юродивый Николка. Мальчишки его дразнят и отбирают копеечку. Из собора выходит царь. К нему обращается Николка со словами: «Николку маленькие дети обижают ‹…› Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича». А потом, в ответ на просьбу царя молиться за него, бросает ему вслед: «Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода - Богородица не велит».

У Севска войско Лжедимитрия «начисто» разбито, но катастрофический разгром отнюдь не ввергает Самозванца в отчаянье. «Хранит его, конечно, провиденье», - подытоживает соратник Самозванца Гаврила Пушкин.

Но эта победа русских войск «тщетная». «Он вновь собрал рассеянное войско, - говорит Борис Басманову, - И нам со стен Путивля угрожает». Недовольный боярами, Борис хочет воеводой поставить неродовитого, но умного и талантливого Басманова. Но через несколько минут после разговора с Басмановым царь «занемог», «На троне он сидел и вдруг упал - / Кровь хлынула из уст и из ушей».

Умирающий Борис просит его оставить наедине с царевичем. Горячо любя сына и благословляя его на царствование, Борис стремится всю полноту ответственности за содеянное взять на себя: «Ты царствовать теперь по праву станешь. Я, я за все один отвечу Богу...»

После напутствия царя сыну входят патриарх, бояре, царица с царевной. Годунов берет крестную клятву с Басманова и бояр служить Феодору «усердием и правдой», после чего над умирающим совершается обряд пострижения.

Ставка. Басманов, высоко вознесённый Феодором (он «начальствует над войском»), беседует с Гаврилой Пушкиным. Тот предлагает Басманову от имени Димитрия «дружбу» и «первый сан по нем в Московском царстве», если воевода подаст «пример благоразумный Димитрия царём провозгласить». Мысль о возможном предательстве ужасает Басманова, и тем не менее он начинает колебаться после слов Пушкина: «Но знаешь ли, чем мы сильны, Басманов? Не войском, нет, не польскою помогой, А мнением; да! мнением народным».

Москва. Пушкин на Лобном месте обращается к «московским гражданам» от царевича Димитрия, которому «Россия покорилась», и «Басманов сам с раскаяньем усердным Свои полки привёл ему к присяге». Он призывает народ целовать крест «законному владыке», бить «челом отцу и государю». После него на амвон поднимается мужик, бросая в толпу клич: «Народ, народ! в Кремль! в царские палаты! / Ступай! вязать Борисова щенка!» Народ, поддерживая клич, «несётся толпою» со словами: «Вязать! Топить! Да здравствует Димитрий! / Да гибнет род Бориса Годунова!»

Кремль. Дом Бориса взят под стражу. У окна дети Бориса - Феодор и Ксения. Из толпы слышатся реплики, в которых сквозит жалость к детям царя: «бедные дети, что пташки в клетке», «отец был злодей, а детки невинны». Тем сильнее нравственное потрясение людей, когда после шума, драки, женского визга в доме на крыльце появляется боярин Мосальский с сообщением: «Народ! Мария Годунова и сын её Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мёртвые трупы. (Народ в ужасе молчит.) Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович! Народ безмолвствует».

На встрече с императором Николаем I (которая положила конец ссылке) Пушкин читал ему отрывки из «Бориса Годунова».

Драма написана в подражание историческим хроникам Шекспира - преимущественно белым стихом с несколькими прозаическими сценами. Послужила протекстом ряда произведений не только русской литературы, но и европейской (в искусстве постмодерна образ Бориса у Роб-Грийе).

Полностью пьеса была впервые опубликована (с цензурными сокращениями) в конце декабря с датой издания , но поставлена на сцене только в . Причиной тому - предполагаемая несценичность произведения. Но главное - до 1866 трагедия была запрещена для представления на сцене. С цензурными изъятиями и сокращениями была поставлена впервые 17 сентября 1870 на сцене Мариинского театра артистами Александринского театра .

Трагедия ознаменовала полный отход Пушкина от романтизма с его героикой к реалистическому воплощению образов персонажей.

Пушкин использовал для сюжета народный слух об убийстве цесаревича Дмитрия по приказу Бориса Годунова, что исторически не подтверждено.

Одна из основных тем, поднимаемых в трагедии, - власть и человек. Пушкин даёт абсолютно чёткое определение: любая власть есть насилие, а значит, зло.

• 1598 год. После смерти царя Федора Иоанновича народ умоляет Бориса, его шурина, затворившегося в монастыре, принять корону. Тот не сразу, но соглашается.
• 1603 год. Чудов монастырь . Гришка Отрепьев узнает от Пимена подробности убийства царевича Дмитрия Угличского и сбегает. В Кремле узнают о нем и объявляют розыск. Отрепьев пытается перейти литовскую границу, перед этим его чуть не ловят в корчме. В доме боярина Шуйского зачитывают письмо о появлении чудесно спасшегося царевича. Борис Годунов в ужасе от известия мучается. В Кракове в доме Вишневецкого Самозванец начинает собирать свиту. Затем в замке воеводы Мнишека в Самборе он ухаживает за Мариной.
• 1604 год. Войско Самозванца переходит границу. В Кремле принимают решение перенести мощи царевича Дмитрия из Углича в Москву. В декабре близ Новгорода-Северского происходит битва, где войска Годунова проигрывают. На Соборной площади юродивый обвиняет Бориса в убийстве. В Севске Лжедмитрий допрашивает пленного, вскоре его войско будет разбито. В Москве царь Борис внезапно умирает, успев благословить сына Федора на царство. Гаврила Пушкин подталкивает Басманова на измену. Пушкин на Лобном месте провозглашает власть Лжедмитрия и провоцирует на бунт против детей Годунова. Бояре входят в дом, где скрывается царь Федор с сестрой и их мать, и душат их. Боярин Мосальский объявляет народу: «Народ! Мария Годунова и сын её Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы. Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!». Народ безмолвствует.

Действующие лица

Значение произведения

Среди последующих драматургов, пытавшихся пойти по стопам Пушкина, следует особенно отметить А. К. Толстого . В своей исторической трилогии («Смерть Иоанна Грозного» (), «Царь Фёдор Иоаннович» () и «Царь Борис» ()) Толстой как бы повторяет основное противопоставление бояр, возглавляемых Бельскими , Шуйскими , Мстиславскими , безродному выскочке - Годунову .

Постановки

• 17 сентября 1870 - самая первая постановка на сцене Мариинского театра артистами Александринского театра (реж. Александр Яблочкин , декорации Матвея Шишкова ; Борис - Леонид Леонидов , Лжедимитрий - Василий Самойлов , Пимен - Пётр Григорьев , Марина Мнишек - Елена Струйская , Шуйский - Петр Зубров).
• 19 ноября 1880 - в той же редакции первая постановка в Москве в Малом театре (реж. Сергей Черневский ; Борис - Николай Вильде , Лжедимитрий - Александр Ленский , Пимен - Иван Самарин , Марина Мнишек - Мария Ермолова , Шуйский - Осип Правдин , Басманов - Михаил Лентовский).
• 14 октября 1899 - Малый театр (Борис - Фёдор Горев , Лжедимитрий - Александр Южин , Пимен - Рябов, Варлаам - Владимир Макшеев , Мисаил - Михаил Садовский , Хозяйка корчмы - Ольга Садовская , Юродивый - Николай Музиль).
• 10 октября 1907 - МХТ впервые в наиболее полной редакции (22 из 24 сцен трагедии) (реж. Владимир Немирович-Данченко и Лужский , худ. Виктор Симов ; Борис - Александр Вишневский , Лжедимитрий - Москвин , Пимен - Качалов , Марина Мнишек - Германова , Шуйский - Лужский , Варлаам - Илья Уралов).
• 13 февраля 1905 - общедоступный театр Лиговского народного дома. Петербург (реж. П. Гайдебуров)
• 1908 - Александринский театр - два эпизодических спектакля в пользу сооружения памятника Пушкину в Петербурге (Борис - Ге , Лжедимитрий - Ходотов , Шуйский - К. Яковлев , Варлаам - Давыдов , Мисаил - Варламов).

До революции 1917 года в провинциальных театрах трагедия ставилась крайне редко (иногда ставились отрывки-сцены к юбилейным датам). Известны лишь постановки:

18 ноября 1871 - Казань, антреприза Медведева , бенефис Давыдова , исполнявшего роль Лжедимитрия. 1899 - Петинский (Воронежская губерния) деревенский театр Бунакова.

• 13 ноября 1934 - Ленинградский театр драмы им. Пушкина (реж. Сушкевич , худ. Руди; Борис - Симонов , Лжедимитрий - Бабочкин , Пимен - Яков Малютин , Марина - Евгения Вольф-Израэль , Варлаам - Николай Черкасов), там же (1949; реж. Леонид Вивьен , худ. Попов)
• 1937 - Малый театр (реж. Хохлов , худ. Щуко ; Борис - Ленин , Лжедимитрий - Анненков , Пимен - Подгорный , Марина Мнишек - Гоголева , Шуйский - Яковлев, Варлаам - Зражевский , Юродивый - Лебедев)
• 1937 - колхозно-совхозный театр Леноблисполкома (реж. Гайдебуров).
• 1937 (к столетию смерти Пушкина): Оренбургский, Воронежский, Смоленский, Новосибирский театр «Красный факел», Орехово-Зуевский, Свердловский, Рязанский, Краснодарский, Башкирский академич. театр (Уфа), Таджикский театр им. Лахути (Сталинабад), Коми драм. театр (Сыктывкар) и мн. др.
• 1938 - Ленинградский Новый театр юных зрителей (реж. Зон и Сойникова, худ. Григорьев)
• 1949 - Театр им. Франко , Киев (Борис - Юрий Шумский , Марина - Наталия Ужвий).
• 1957 - Театр им. Руставели (Тбилиси), Центральный детский театр (Москва).
• 1982 - Театр на Таганке. Спектакль был запрещен. Возобновлен в 1988 г.
• 2014 - «Ленком» (Московский государственный театр имени Ленинского Комсомола), Москва (реж. Константин Богомолов).
• 2015 - «Et Cetera», Москва (реж. Питер Штайн)

С чтением отрывков из трагедии неоднократно выступал по радио и на эстраде В. И. Качалов .

Экранизации

• Борис Годунов (фильм, 1987) режиссёра Сергея Бондарчука,
• Борис Годунов (фильм, 2011) режиссёра Владимира Мирзоева.

• 1955 - Борис Годунов (фильм, 1954) . режиссёр В. Строева
• 1989 - Борис Годунов (фильм, 1987) ; режиссёр А. Жулавский , дирижёр М. Ростропович ; Р. Раймонди - Борис, Г. Вишневская - Марина.
• 1990 - видеозапись Мариинского (Кировского) театра, режиссёр Андрей Тарковский . Дирижёр - Валерий Гергиев . Борис - Роберт Ллойд , Марина - Ольга Бородина , Самозванец - Алексей Стеблянко , Рангони - Сергей Лейферкус . Полная (прижизненная) версия 1872 года.
• 2007 - видеозапись Большого театра, режиссёр Александр Сокуров - см. раздел: Видеозаписи.
• 2011 - экранизация на современный манер, реж. Владимир Мирзоев.
• 2012 - видеозапись Мариинского театра, режиссёр Андрей Тарковский . Дирижёр - Валерий Гергиев . Борис - Евгений Никитин , Пимен - Михаил Кит , Самозванец - Сергей Семишкур . Первая версия 1869 года.

Оценка произведения автором

Именно после завершения работы над «Борисом Годуновым» Пушкин писал Петру Вяземскому в начале ноября 1825 года: «Трагедия моя кончена; я перечел её вслух, один, и бил в ладоши, и кричал, ай да Пушкин! Ай да сукин сын! ».

Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l"Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.

Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.

Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…

4. Трагедия «Борис Годунов» в истории и культуре

«Гудунов»

Трагедия «Борис Годунов» одна из основных коренных произведений Пушкина. Рассказ о ней можно начать даже с четверостишия, написанного современным поэтом Вознесенским. У него в поэме «Мастера» есть строчки:

…Колокола, гудошники...

Звон, звон...

Художники

Всех времен!..

/Андрей Вознесенский, 1959 г./

Вот это «гудошники» очень близко подводит к Борису Годунову, потому что у Пушкина был свой собственный, личный звукообраз имени главного героя. Он и говорил, и писал: «Гудунов», ему здесь слышались колокола. Мы не знаем, что это были за колокола, может быть Святогорского монастыря, может быть колокола его московского детства, но, во всяком случае, он здесь слышал древнюю Русь – гудошники.

Влияние Н.М. Карамзина

А Карамзин бы человеком традиции, и может быть в этом все дело. Ему казалось, что петровская реформа несла с собой не только положительное, но и отрицательное. И Пушкин, может быть под влиянием той среды, в которой он находился в михайловском, а может быть просто из жизненного опыта – он впервые живет в русской деревне – тоже переходит на эти позиции.

Главные герои

В «Борисе Годунове» собственно два, а может быть три главных героя. Это, прежде всего, сам Борис Годунов, именем которого названо произведение. Это Гришка Отрепьев, он же самозванец. И может быть еще это юродивый Николка, который говорит и мыслит в трагедии от имени автора, он, так сказать, резонер. Вот где-то в этих пределах и развивается не фабульная, не событийная, а идейная сторона трагедии.

Интересно заметить, что и Борис, и самозванец с точки зрения драматургии или с точки зрения человеческих отношений – персоны родственные. Почему? Потому что они оба самозванцы. Потому что и тот и другой, более или менее равно не имеют прав на Русский престол, и равно на него претендуют.

И вот трагедия развивается между этими двумя лицами, а при этом еще существует юродивый Николка, который одинаково не приемлет ни того, ни другого. Как он относится к Борису, мы знаем из его прямого текста, но вот если вчитаться в него хорошо, то мы поймем: юродивый обвиняет Бориса в убийстве царевича Дмитрия в Угличе, а тем самым сразу самозванец перестает быть сыном Ивана Грозного. Это очевидная логика.

Вот очень многие, в том числе даже исследователи, иногда полагают, что юродивый Николка говорит от имени русского народа, что он вот та народная фигура, за спиной которого стоит Пушкин. Пушкин же и говорил, что не мог спрятать своего голоса за юродивым – «уши торчат». Это может быть и правильно, но это отнюдь не говорит о Николке, как о человеке, говорящем от имени русского народа. Потому что русский народ именно в этот момент, в момент присутствия Николки на сцене, как раз очень верит в то, что самозванец – сын Грозного. А вот отрицает это обстоятельство, как раз, русская элита: Борис Годунов, патриарх Иов, Воротынский, Шуйский – эти все персоны против самозванца и, на том момент, против народа. Здесь возникает коллизия двух равноправных правд, и каждому человеку надо выбрать, какую правду он поддерживает.

А вот родственность самозванца и Бориса выявляется всем ходом сюжета. В самом начале трагедии один из бояр говорит, что Годунов не хочет занимать престол, может быть он наскучил державными трудами. Это конечно ложь, это конечно притворство Годунова, но такая версия существует. И когда он умирает, в заключительном монологе, он и говорит: «В монахи царь идет». Выясняется, что он, как бы сначала, наскучил державными трудами, а потом от них уходит в монахи.

Что касается Гришки Отрепьева – самозванца, то он поступает точно также, только в обратном порядке. Сначала ему наскучивает в монастыре, о чем прямо и говорит, а потом он идет на царский престол – действие состоит в противоходе этих двух персон – а по существу-то они одно. Гришка в конце и приходит на царский престол, но лукавство Пушкина еще состоит в том, что он в начале трагедии рассказывает ее развязку. Эта развязка заключена в диалоге будущего самозванца с Пименом, когда самозванец рассказывает свой сон, о том, как он восходит по ступеням вверх на башню. Понятно, что в этом восхождении, и есть некий образ его будущего восхождения к власти. И он озирает Москву с высоты этой башни, а потом летит вниз и разбивается. А народ указывает на него со смехом.

Самозванец и Симон Волхв

Сцена гибели самозванца отсутствует в трагедии. Она должна была быть, наверное, в продолжении «Бориса Годунова», которое Пушкин замышлял, но тем не менее, обстоятельства, которые рассказывает Пушкин устами самозванца, хорошо известны. Дело в том, что в деяниях апостолов есть эпизод, связанный с магом Симоном. Этот маг пытается совершать чудеса во след апостолам, и в частности, он полагает, что может, дав апостолам деньги, получить тайну их чудес. На это апостол Петр говорит ему: «Не к добру эти твои деньги, ты ничего не сможешь».

И когда этот маг выходит на высокую башню в Риме, и прыгает с нее, рассчитывая на бесов невидимых, которые поддержат его в этом падании. Апостол Петр запрещает это бесам, и Симон маг разбивается о камень.

История Симона мага чрезвычайно известна и много раз служила литературе и русской и западной. Это классическая история язычника, который хочет использовать христианские таинства для совершения своих преступлений. Само понятие «симония» вошло во многие языки, как попытка профанировать церковь и церковные должности. Это мы найдем в очень многих литературах, в христианских церковных поучениях, так что Симон маг – это эмблема извращения христианства.

Вот роль Симона мага на русской почве как раз играет самозванец. Пушкин об этом очень хорошо знает, не только потому что он знаком с церковной литературой, но еще и потому, что петровские ворота Петропавловской крепости в Петербурге, как раз и воздвигнуты в память этого эпизода. Там этот летящий маг Симон изваян – это скульптура. Не говоря уже о том, что сама история Симона и «симонии» как продажа церковных должностей, очень хорошо известна Пушкину. Таком образом оказывается, что в своем произведении он рассказывает евангельскую историю на русском материале, что для современников совершенно открыто.

Борис Годунов и Священное Писание

Продолжая эту линию, можно сказать, что здесь огромную роль, опять-таки играет Карамзин. Пушкин поссорился с Карамзиным за 5 лет до написания «Бориса Годунова», поэтому в переписке они не состоят, но к Карамзину близок друг Пушкина Вяземский, и по существу, Пушкин консультируется у Карамзина через Вяземского.

Здесь возникает много подробностей, которые по иному объясняют «Бориса Годунова». Например, Карамзин через Вяземского советует Пушкину задуматься над образом Годунова, которого Пушкин видит как политическую фигуру и не больше – некоторая эмблема преступной власти – все это было в первом варианте трагедии, который до нас не дошел. А Карамзин через Вяземского советует помнить, что Годунов не только грешил, но и каялся. Он сам совершал преступления и преследовал себя за это. И это обстоятельство страшно усложнило образ Бориса Годунова. Он сознает свои преступления. И именно так это и происходило. Пушкин прямо так и говорит, что прежде чем преобразовать Годунова из политической фигуры в поэтическую, нравственную, я засажу его за чтение Священного Писания.

В диалоге юродивого и Бориса Священное Писание общеизвестным образом выступает в реплике:

– Оставьте его. Молись за меня, бедный Николка. (Уходит.)

Юродивый (ему вслед):

– Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит.

Этот обмен репликами – третье упоминание Священного Писания в диалоге Бориса с юродивым. Первое находим в четвертой книге Царств Ветхого завета. Ведь Николка странную реплику произносит: «Борис, Борис! Николку дети обижают. Вели их зарезать…..»

И очень странно слышать от человека Божьего такую реплику. Как это зарезать, почему? Оказывается, здесь дело не в том, что юродивый хочет наказать детей, а совершенно другой смысл. В книге царств пророк Елисей идет дорогой и встречает детей которые его дразнят. «Иди плешивый», – говорят они ему. И тогда он их проклинает за это, и из леса выходит медведица и терзает этих детей. Здесь очень известный всем эпизод (современникам Пушкина и Годунова), который вовсе не говорит о том, что пророк эту меру наказания предъявляет, неисповедимы пути Божии. Но, во всяком случае, Борис становится аналогией наказуемого, за убийство ребенка, то есть русским Иродом.

И вторая история из этого диалога также любопытна. Давид – грешник. Он известен, как человек, устраивавший неугодную Богу перепись, он человек, убивший мужа Вирсавии – все это известно. Но он же, в религиозном смысле, человек покаяния.

И вот Священное Писание рассказывает нам о царе Давиде, который свергнут в Иерусалиме, и бежит. И однажды, когда он выходит к народу, среди людей возникает некий человек по имени Семей, родственник свергнутой Давидом династии. Он начинает обличать Давида: «Ты убийца, ты грешник», и свита, точно также как свита Годунова, бросается вязать его, казнить. И Давид говорит: «Оставьте его. Потому что его словами говорит Бог. Я прощаю ему, и может быть, мне за это простятся какие-то грехи». Полная аналогия с тем, что говорит Годунов.

Сложность характеров

Таким образом, сам характер Бориса чрезвычайно усложняется, он перестает быть плоским однозначным злодеем. Вот в чем, может быть, суть этого диалога. И окружение тоже понимает, о чем идет спор здесь, а мы, спустя сколько лет, понимаем это гораздо более плоско. Если же принять верхний слой как единственный то «Борис Годунов» получается очень примитивной детской сказочкой о борьбе добра со злом. А на самом деле, здесь гораздо более сложные отношения, потому и грешник Борис и грешник самозванец – несут в себе и доброе начало.

Например, Борис кается и милует юродивого, а самозванец, вступая в русские пределы, говорит своим соратникам: «Берегите русскую кровь, которая прольется невинная» – то есть он несет в себе тоже не только злодейское начало. Это очень сложные противоречивые характеры, и мы твердо знаем, что ничего подобного до Пушкина (по сложности характеров) в русской словесности и искусстве не было.

Письмо-завещание Николая I

«Борис Годунов» – прежде всего сценическая, театральная история, но любопытно заметить, что эта трагедия живет не только на театральной сцене, но и на исторической. Тому есть, чрезвычайно интересный пример. Одно время даже были споры, читал ли Николай I «Бориса Годунова». Сегодня уже сомнений нет – конечно, читал.

В 1835 году произошел некий эпизод, к которому оказались внимательны русские эмигранты, Перт Михайлович Бицилли, живший в Югославии в двадцатые годы. В 1928 году, в журнале «Звено», он напечатал статью под названием «Пушкин и Николай I», где внимательнейшем образом прочитал один текст, принадлежавшей Николаю I.

История текста такая: в 1835 году он должен был встретиться со своим прусским коллегой Фридрихом, встреча эта была назначена в городе Калиш в Польше, но он не учел одно обстоятельство. За несколько лет до этого он подавил польское восстание, а встреча должна была произойти на территории Польши, была опасность покушения. Но Николай не отступил от своего решения, потому что полагал это стыдным для русского императора – менять свои планы из-за террористов – он оставил все в силе и поехал в Польшу.

Но перед тем как ехать, он написал письмо-завещание своему сыну Александру II, в котором рассказывал, что делать, если он не вернется из Польши, как начинать правление. Так вот, Бицилли сообразил, что это завещание – не что иное, как прозаический пересказ «Бориса Годунова», только на материале пушкинской современности: «Не изменяй теченья дел. Привычка – Душа держав.» – пишет Пушкин за Бориса Годунова. А вот из текста завещания Николая: «...не изменяй существующего порядка дел, без малейшего отступления, оставь все, как было по началу, потом можешь изменить, но по началу не изменяй.

«Наметь себе руководителя, ну хоть Басманова» , – говорил Борис. Николай I: «Найди себе руководителя среди нашего окружения, это может быть, например, Сперанский.» Борис: «В семье своей будь завсегда главою; // Мать почитай, но властвуй сам собою. // Ты муж и царь; люби свою сестру, // Ты ей один хранитель остаешься». Николай: «Заботься о семье, почитай мать. У тебя братья младшие, сестры – они тоже должны быт под твоим покровительством, ты им единственный защитник.

То есть, если положить два текста рядом, получается, что все завещание государя императора – не что иное, как прозаический пересказ одного из основных монологов Бориса Годунова. Трагедия Пушкина перекочевывает с театральной сцены на сцену историческую, и таких случаев будет еще очень много.

«Борис Годунов» и история Петра I

В тридцатые годы Пушкин занят историей Петра – это задание государя, за это от взят на службу, и, собственно говоря, все источники по истории Петра он обязан изучить. И среди этих источников есть памятник, который ранее не привлекался к изучению «Бориса Годунова», но это же всё о Петре. Между тем, Пушкин конспектирует многотомную историю Петра, в сочинении Иван Ивановича Голикова. А Голиков, человек чрезвычайно интересный, он начинает издалека. Один из томов этой истории так и называется «О временах предшествующих временам Петра Великого», и начинает он со смутного времени.

И вот Пушкин конспектирует этот том, и в нем находит совершенно замечательную историю, которую в конспект вводит вне хронологии. У Голикову рассказывается история как живется маленькому Петру мальчику в царском дворце при Федоре Алексеевиче. Боярин Языков всё время назойливо предлагает царю выселить Наталью Кирилловну Нарышкину – мать Петра, с маленьким сыном из дворца, потому что во дворце тесно. А Наталья Кирилловна не хочет уезжать из дворца и подсылает маленького Петра, вместе с его учителем Зотовым к царю, чтобы тот обуздал боярина Языкова. Зотов с маленьким Петром, рассказывает что происходит: «Нас выгоняют из дворца, и мы становимся людьми, вроде царевича Димитрия сто лет тому назад. Его тоже перед тем как убить выселяли из дворца в Углич, где преступление совершить легче, чем в охраняемом дворце. Вот Языков сейчас поступает с нами точно так, как Борис Годунов». Царь Федор Алексеевич понимает всю эту истории, и поэтому обуздывает Языкова, оставляет Наталью Кирилловну с маленьким Петром во дворце.

Пушкин натыкается на ситуацию, где роли абсолютно распределены точно: маленький Петр – царевич Дмитрий, боярин Языков – Борис при Федоре Ивановиче – оказывается, что русская история теперь служит неким моральным аргументом, в отношениях между людьми смутного времени. Пушкин остро этим интересуется, почему и выписывает весь этот эпизод в своем конспекте.

Когда думаешь об этом, опять приходит на память Карамзин, который говорит: «Что есть история, история есть Священное Писание, Библия народов». Вот здесь как раз эпизод равный библейскому, но только на материале русской истории.

Странные сближения и современное кино

«Борис Годунов» испытывает странные сближения. Сегодня уже немногие помнят, что сочинение о Борисе Годунове в 1887 году писал мальчик Володя Ульянов в Симбирске, как выпускное; с этим связаны, тоже любопытные события, но это увело бы нас довольно далеко. Важно знать, что в собрании сочинений Ленина два десятка ссылок на «Бориса Годунова» в самые острые моменты в современной Ленину истории, как аргумент, как тоже некая историческая параллель. Прав Ленин или не прав – это другой, мало интересный здесь вопрос. Важно, что это предъявляется как аргумент.

Очень часто пользуется Годуновым Милюков в своих рассуждениях, и еще многие политические персоны. Этот потенциал трагедии доживает до наших дней. Лет 5 тому назад режиссер Владимир Мирзоев ставит «Бориса Годунова» на материале современности. Это точно разыгранная фабула трагедии, и точно воспроизведенные характеры на материале современной Москвы. Делается вид, что наша страна на сегодня монархия, и люди в современных костюмах борются с отсутствием царя на престоле, ищут возможности как это должно быть, точно в рамках «Бориса Годунова». Там есть все: и сцена в корчме, и сцена у фонтана, но все на людях в современных костюмах, с современной техникой. Например, сцена у фонтана происходит в сауне.

И вот что удивительно, как только с героев и с фабулы слетает налет архаизма, исторического сюжета – оказывается, что все чрезвычайно актуально. Весь потенциал моральных соображений «Бориса Годунова» пригоден сегодня и действует так, как будто не прошли столетия с развития действия и два столетия со дня написания трагедии. Россия в своем моральном потенциале и в своей моральной проблематике осталась совершенно той же, и все что там происходит понятно сегодня и без всякого нажима спокойно рассказывается в современных костюмах. Там есть маленькие неловкости, но основной потенциал вещи абсолютно убедителен.

Трагедия «Борис Годунов»

Воплощением новой системы взглядов в драматургии стал «Борис Годунов», написанный в 1824-1825 годах. С пристальным вниманием Пушкин изучает «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина, высоко ценит этот труд. Своего «Бориса Годунова» «с благоговением и благодарностью» посвящает Карамзину, однако его философскую концепцию Пушкин отвергает. Объективное исследование убеждает его, что история государства не есть история его правителей, но - история «судьбы народной».

Стройная система идейно-художественных взглядов помогла Пушкину создать трагедию «Борис Годунов», которая по праву может считаться образцом народной драмы в духе Шекспира.

Взяв за основу фактологический материал из «Истории государства Российского», Пушкин переосмыслил его в соответствии со своей философской концепцией и вместо монархической концепции Карамзина, утверждавшего единство самодержца и народа, раскрыл непримиримый конфликт самодержавной власти и народа. Временные успехи и победы самодержцев обусловлены поддержкой народных масс. Крушение самодержцев происходит в результате потери доверия народа.

Отвергая каноны классицизма, Пушкин свободно переносит место действия из Москвы в Краков, из царских палат на Девичье поле, из Самборского замка Мнишека в корчму на литовской границе. Время действия в «Борисе Годунове» охватывает более шести лет. Классицистское единство действия, сосредоточенного вокруг главного героя драмы, Пушкин заменяет единством действия в более широком и глубоком смысле: 23 эпизода, из которых состоит трагедия, расположены в соответствии с задачей раскрытия судьбы народной, определяющей собой и судьбы отдельных героев.

Следуя Шекспиру «в вольном и свободном изображении характеров», Пушкин в «Борисе Годунове» создал множество образов. Каждый из них обрисован ярко, четко, сочно. Несколькими штрихами Пушкин создает острый характер и сообщает ему объемность и глубину.

В сюжетной линии «Бориса Годунова» явственно прочерчивается нравственная проблема: ответственность Бориса за убийство царевича Димитрия. В своем стремлении к узурпации царского престола Борис Годунов не останавливается перед убийством законного наследника. Но было бы ошибкой считать, что этическая проблема составляет идейный пафос трагедии. Нравственной стороне событий Пушкин придает социальный смысл.

«Димитрия воскреснувшего имя» становится знаменем движения широких народных масс против «царя-Ирода», отнявшего у крепостных крестьян Юрьев день - единственный в году день свободы. Нравственная вина Годунова лишь повод для обращения против него народной ярости. И хотя вера в «хорошего царя», свойственная крестьянской идеологии XVII-XVIII веков, выражена в трагедии в народном культе убиенного младенца Димитрия, она не затемняет социальный смысл борьбы народа с самодержавно-крепостническим гнетом. Народ, оплакивающий царевича-мученика, не хочет приветствовать нового царя.

Так беспристрастное исследование событий сообщает «Борису Годунову» значение социально-исторической трагедии. Социальная ее направленность акцентируется уже в первой сцене: Пушкин подчеркивает политическую цель Бориса в убийстве царевича Димитрия.

Интересно подготавливается раскрытие взаимоотношений Бориса с народом. Из диалога Шуйского и Воротынского мы узнаем, что «вслед за патриархом к монастырю пошел и весь народ». Значит, народ доверяет Борису Годунову, если просит его принять царский венец? Но уже следующая коротенькая сцена на Красной площади заставляет сомневаться в народном доверии. Не по зову сердца, а по велению думного дьячка стекается народ к Новодевичьему монастырю. А сцена на Девичьем поле и народный «плач», возникающий по указанию боярства, окончательно развенчивают хитросплетения правящих слоев общества, стремящихся придать самодержавию видимость всенародной власти.

Избрание Бориса царем - завязка конфликта. Введение в действие Самозванца обостряет конфликт между царем и народом. Сюжетная линия раскрывает борьбу Самозванца и Бориса, но внутренней пружиной всех событий остается конфликт самодержавной власти и угнетенных народных масс. В течение последующих тринадцати эпизодов народ не выходит на сцену, но его присутствие постоянно ощущается. Его симпатии к Димитрию-царевичу тревожат царя и боярство, питают удаль

Самозванца. С «мнением народным» сверяют свои поступки борющиеся стороны. Да и победу Самозванца Пушкин представляет как социально обусловленную. У него малочисленное войско - 15 тысяч против 50 тысяч царских, он плохой полководец, он легкомыслен (из-за Марины Мнишек на месяц задержал поход), но царские войска бегут при имени царевича Димитрия, города и крепости сдаются ему. И даже временная победа Бориса не может ничего изменить, пока на стороне Самозванца «мнение народное». Борис понимает это: Он побежден, какая польза в том? Мы тщетною победой увенчались. Он вновь собрал рассеянное войско и нам со стен Путивля угрожает.

Пушкин не обрывает драматическое повествование на сцен смерти царя Бориса, подчеркивая тем самым, что не царь, а народ является подлинным героем произведения. Не приемлет народ бессмысленной жестокости, которую несет самодержавие, а не только персонально Борис Годунов. Увидев, что и сторонники новоявленного государя начинают свою деятельность с преступления, народ отказывает в поддержке и Лжедимитрию.

Трагедия началась политическим убийством безвинного царевича Димитрия и закончилась бессмысленным убийством Марии и Федора Годуновых. Самодержавие и насилие идут рука об руку. «Народ безмолвствует» - таков его приговор общественной системе.

Пушкин создал в трагедии собирательный образ народа. Действующих лиц из народа Пушкин называет «Один», «Другой», «Третий»; к ним примыкает и баба с ребенком, и Юродивый. Их короткие реплики создают яркие индивидуальные образы. И каждый из них отмечает грань единого образа народа. Создавая этот обобщенный образ, Пушкин и здесь следует законам драмы Шекспировой.

Он показывает на протяжении трагедии эволюцию образа народа. Если в первой сцене это безразличная к борьбе за власть, лишь исподтишка иронизирующая толпа, то на площади перед собором в Москве в отрывочных фразах звучит настороженность народа, угнетаемого и притесняемого царской властью. И крик Юродивого: «Нет, нет! Нельзя молиться за царя-Ирода!» - звучит призывом к бунту. Народ мятежный, охваченный страстью разрушения, показывает нам Пушкин в сцене у Лобного места. Мудрым, справедливым и непреклонным судьей истории предстает народ в финале трагедии.

Мощью философского обобщения отличается многогранный, противоречивый, воистину шекспировский образ царя Бориса. Уже в первой сцене автор устами разных действующих лиц дает характеристику Годунову, как бы предупреждая нас о сложности его личности: «Зять палача и сам в душе палач», «А он сумел и страхом и любовью, и славою народ очаровать».

В первом монологе Бориса в кремлевских палатах, перед патриархом и боярами смиренная кротость и мудрая покорность обрываются интонацией приказа. И уж совсем русская удаль и размах в последних строках:

А там - сзывать весь наш народ на пир, Всех, от вельмож до нищего слепца; Всем вольный вход, все гости дорогие.

Глубокая, сильная душа Бориса раскрывается в монологе «Достиг я высшей власти…». Философом предстает Борис, размышляющий о превратностях судьбы; ему доступно понимание непреходящих ценностей жизни:

…ничто не может нас

Среди мирских печалей успокоить;

Ничто, ничто… едина, разве совесть.

Сила его характера проявляется и в беспощадности приговора самому себе:

Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.

Пушкин показывает Бориса и в кругу семьи; он нежный отец, мудрый наставник. Но он не погнушается и выслушать донос. Более того в Московском государстве целая сеть шпионов и осведомителей. В каждом боярском доме у Бориса есть «уши и глаза». И он не занимается выяснением справедливости доносов. Жестокостью веет от его приказа: «Гонца схватить…».

Как бы для того чтобы дать Борису достойного противника, Пушкин рисует образ хитрейшего из хитрецов князя Шуйского. Но и в хитрости Борис может помериться с любым хитрецом. Огромное самообладание проявляет он, внешне спокойно выслушивая долгий доклад Шуйского о событиях в Угличе. «Довольно, удались», - отпускает царь подданного. Но как только ушел Шуйский, вопль истерзанной совести вырывается из груди Бориса: «Ух, тяжело! Дай дух переведу…».

В сцене на Соборной площади у царя Бориса всего две фразы. Но и их довольно Пушкину, чтобы в неожиданном заступничестве Бориса за Юродивого отразить внутреннее понимание Годуновым своей ответственности за преступление, совершенное в борьбе за престол.

Создавая образ Бориса Годунова, Пушкин не задавался целью нарисовать злодея от рождения. Борис Годунов привлекает силой характера, ума, страсти. Но чтобы добиться власти самодержца и удержать ее за собой, надо быть злодеем. Самодержавие обеспечивается властолюбием, хитростью, жестокостью, угнетением народных масс. Это поэт делает очевидным всем содержанием трагедии.

Пушкин создает и обобщенный образ правящей верхушки - боярства. Это Шуйский, Воротынский, Афанасий Пушкин. Они сами в конфликте и с царем и с народом, но им нужен и конфликт царя с народом - на этом строится их благополучие.

Нарождающееся и обделенное дворянство рисует Пушкин в образе талантливого полководца, хитрого царедворца Басманова, которому неизвестны мучения совести. Представитель молодого в ту эпоху класса, он готов и на измену ради обеспечения личной выгоды.

«Милым авантюристом» назвал Пушкин своего Самозванца, которого отличает обаяние молодости, бесшабашная смелость (сцена в корчме), пылкость чувств (сцена у фонтана). Он смел и лукав, находив и льстив. И даже «хлестаковскими» чертами, присущими любому авантюристу, наделяет Пушкин Самозванца: в сцене с поэтом, преподносящим ему стихи; в сцене, где Лжедимитрий строит прожекты относительно своего будущего двора. Ничего нет в нем барского, величественного, даже ростом мал Самозванец. Героем его сделало «мнение народное», обращенное против «царя-Ирода».

Совесть народную представляют в трагедии Пимен и Юродивый. В неторопливой, мудрой речи Пимена слышится недовольств царской властью, властью царя-преступника. Пимен является выразителем гнева и мнения народа.

Как и Шекспир, Пушкин смешивает стихотворную и прозаическую речь. Внутри стихотворной речи рифмованный стих соседствует с белым стихом. Стихотворные размеры меняются со смелостью дозволенной только гению. И всякий раз язык героя (и размер стиха) именно тот, которым может говорить только этот персонаж. Русская народная речь, отражающая «лукавую насмешливость ума» присущую русскому народному складу, в трагедии представлена очень широко. Но русской речью в форме народной прибаутки может заговорить только Варлаам, а русская речь в форме народного плача может раскрыть душевную боль Ксении - «в невестах уж печальней вдовицы».

Размеренным белым стихом разговаривают в палатах царя Бориса и в боярских домах. Рифмованная, более легкая речь - в Кракове и Самборе. Величавая чеканка речи царя Бориса выдержана от первого его слова до последнего («Я готов»).

Действующие лица в «польских» сценах изъясняются особенно изысканно. Изменяется в зависимости от окружения и речь Самозванца: в сценах, где он становится царевичем Димитрием, она более легкая, изысканная, чем была у Гришки Отрепьева. А в монологе патера Черниковского («Всепомоществуй тебе снятый Игнатий…») слышны интонации польской речи.

Народ изъясняется почти всегда прозой. Даже стихотворная форма первых народных сцен краткостью и разорванностью реплик, частотой восклицаний создает впечатление разговорной речи.

«Борис Годунов» - первая народная трагедия России. Трагедия, обнажающая сущность самодержавия, его антинародный характер. Естественно, что царь долго отказывался разрешить ее опубликование, издана она была только в 1831 году, но была запрещена для сцены. Даже отрывки из нее цензура не разрешала исполнять в театре. Впервые трагедия Пушкина была поставлена лишь в 1870 году на сцене Александрийского театра.